– Вы это видели?! – восклицает Рон неестественно высоким голосом.

– Что? – настораживается Мэлори.

А вдруг там рисунок? Или фотография? Вдруг она пролистнула и не заметила?

Нет, Рон имеет в виду другое.

– Пишут, будто кто-то… ее поймал.

– Ерунда, – быстро говорит Мэлори. – Это невозможно.

– Даже сама идея – попробовать…

Рон ставит стакан на банку с краской и снова тщательно вытирает руки – стирает с пальцев следы бумаги с упоминанием о поимке твари.

– О, Мэлори, – стонет он, – это слишком! Это слишком для меня!

– Простите, Рон.

Все, пора уходить. Надо встать и оставить его в покое. Зачем она вообще пришла?

– Моя сестра… тоже в списках, – говорит Рон.

– Что?

Рон поднимается и поворачивается к Мэлори спиной.

– Моя сестра, Мэлори! – почти кричит он.

– В списке выживших?

Мэлори смотрит на отложенные им бумаги.

– Да! В списке выживших. Я же говорю: имя моей сестры в списке!

Мэлори не знает, что ответить. Она сама еще не переварила новость про отца с матерью.

– Боже мой, боже мой, боже мой! – твердит Рон.

Мэлори подбирает с пола стопку бумаг. Она кожей чувствует состояние Рона – его беспомощность и тоску. Теперь он знает: его сестре удалось пережить нашествие. Он долго жил отшельником, и вдруг появился повод выйти в новый мир.

Рон снова садится на стул и смотрит прямо перед собой невидящими потемневшими глазами. Его улыбка пугает.

Не переставая улыбаться, он тянется к подлокотнику, надевает повязку и крепко завязывает узел на затылке.

Что тут скажешь? Ничего не надо говорить. Надо встать и идти.

– Спасибо, что впустили, Рон! – прощается Мэлори.

Чувствует, что все же должна задать вопрос, и добавляет:

– Рон, а вы согласились бы сесть на поезд, чтобы снова увидеть сестру?

– Что? – Рон будто не понимает, о чем идет речь. Будто Мэлори спрашивает о сущей безделице, о которой он уже успел позабыть за более важными мыслями.

– Ах, поезд… Мне и не пришлось бы. Она в Сотаке. На юге от нас.

Мэлори не в силах удержаться и продолжает:

– А вы не думаете?.. Возможно, вам пошло бы на пользу…

Рон резко протягивает руку и включает радио на полную громкость. Мэлори поспешно ставит на пол свой недопитый виски и встает.

Рон крутит ручку передатчика. Что-то говорит – Мэлори видит, как шевелятся губы. Однако шум радиоволн заглушает слова.

Хорошо бы его поблагодарить. Успокоить: необязательно искать сестру сегодня. Он может отправиться завтра. Он волен делать что захочет, когда захочет. Он заслужил это право.

В конце концов, может вообще не разыскивать.

И все же…

«Он должен попытаться», – думает Мэлори.

Внезапно ей становится понятно: Рон Хэнди должен идти к сестре.

Иначе он будет влачить лишенное всякого смысла существование. И умрет один в своей грязной берлоге.

С безжалостной ясностью приходит осознание: она, Мэлори, отправляется к родителям.

Решение принято, и у Мэлори захватывает дух.

Она надевает повязку. Из радиоприемника доносится женский голос: «Твари не стали выше. Они стали шире. Они теперь занимают больше места в пространстве».

Рон пинает приемник.

– Замолчите! – кричит он.

На кого он злится? На диктора? На тварей? Или на Мэлори?

– Идите к поезду, Мэлори! – говорит он, выключая звук. – Пожалуйста, ради нас обоих, идите!

Он плачет – слышно по голосу.

– Я пойду, – обещает она. И тоже плачет с закрытыми глазами. – Рон, простите, я не хотела вас расстраивать. Испортила вам день… Мне очень жаль.

– Найдите поезд, Мэлори! – говорит он.

Потом усмехается. Шутки всегда помогали ему выжить.

– А теперь проваливайте! Ко мне вот-вот заявится орава друзей. Нужно привести себя в порядок.

– Спасибо, Рон!

Мэлори думает про поезд. Про расстояние, которое предстоит преодолеть. В ее воображении тридцать миль кажутся бесконечными, будто разматывающаяся нить упавшей катушки.

Она найдет поезд.

Она поедет.

К родителям.

– Мэлори!.. – окликает Рон.

– Я здесь.

– Будьте добры, заберите эту гадость. Нельзя, чтобы меня застали за чтением подобного вздора. Я, между прочим, уважаемый человек. Ученый. Великие умы вроде меня должны заниматься своим делом. А именно – сидеть и ждать неминуемой смерти. В полном покое. И одиночестве.

Том пакует рюкзак. Вообще хорошо бы иметь еще сумку. Слишком много нужных вещей. Выход в большой мир – отличный шанс проверить изобретения в действии. Конечно, придется прятать их от матери. Что ж, если все не помещается, он лучше обойдется без сменных штанов, обуви… еды наконец.

Мать в главном доме – запасается консервами. «Путь будет долгим», – сказала она им с Олимпией. Они с сестрой пришли в лагерь «Ядин» десять лет назад и с тех пор далеко не отходили. Том хорошо помнит реку. И школу для слепых. И как они долго плутали после побега из школы, пока не добрели до лагеря. До дома. Да, лагерь «Ядин» для них дом. Том знает каждый скрип и шорох. Знает, как ветер шелестит листвой, как плещется вода в озере. Мать могла бы не сообщать, что идет в кладовую, – он бы и так понял. Он прекрасно слышал, как скрипнула, открываясь, дверь главного дома и захлопнулась за Мэлори.

– Боишься? – спрашивает Олимпия.

Том смотрит на сестру. Ее кровать в другом конце комнаты – со времен последней перестановки, два года назад.

– Чего бояться-то? – бурчит он.

Но голос предательски дрожит. И кроме того, от Олимпии все равно ничего не скроешь, она без слов понимает.

Олимпия смотрит серьезно. Ее взгляд словно говорит: «Так ли уж нечего? Знаешь, какие ужасы нас ждут?» Как две капли воды похожа на Мэлори, даром что не родная дочь.

– Ну, боюсь немного, – нехотя соглашается Том.

Он стоит на коленях и перебирает изобретения, спрятанные под кроватью. Например, приспособление, похожее на очки для солнечных затмений, – маска с отверстиями для глаз, защищенными фильтром. Нечто подобное стало причиной безумия жительницы Висконсина, как они недавно прочитали, – Том, конечно, усвоил урок. Интересно, сколько еще новшеств, которыми он втайне гордится, на деле не работают? Однако Том не позволяет себе унывать.