На столбе у ворот сидела черная ворона. Птица хрипло каркнула и взлетела, стоило только приблизиться к ней. О беде ли она возвещает?..

Изба кузнеца стояла на краю села близ речки, где над водой торчали валуны, и где все местные бабы стирали одежду. Сейчас у реки было безлюдно: день близился к завершению, сельчане оканчивали работу в полях и огородах и тянулись к избам на вечернюю трапезу. Я вдруг вспомнила, что со вчерашнего вечера во рту и маковой росинки не было. Пустой желудок тут же дал о себе знать.

Тропа к родному дому вела через село, но я решила обойти краем, по полю, чтобы собрать немного зелени на ужин. Наши запасы подходили к концу, до первого урожая ещё далеко, так что и питались по весне дикими травами. Сейчас, когда зелень молодая и сочная, самое время ее собирать.

В поле на пологом склоне холма я отыскала съедобные растения: дикую горчицу с мелкими желтыми цветками, чертополох, пригодный не только для отпугивания нечисти, кусты просвирника, усыпанные крупными розовыми цветами. Из всего этого можно приготовить похлёбку. Иван-чай тоже годился, но следовало рвать юные побеги, до цветения, пока они ещё не стали жёсткими. А у самой земли можно было отыскать щавель. Скоро моя тростниковая корзина наполнилась зеленью, и я поспешила к дому.

Изба встретила привычной темнотой и запахом трав. Матушка спала, отвернувшись к стене. Не хотелось тревожить ее, но печь затопить придется — иначе как приготовить ужин?

Я принесла свежих яиц из курятника и тихо принялась стряпать. В котелок с водой покрошила щавель и иван-чай, молодые листья просвирника, стебли чертополоха. Горчица годилась целиком — и листья, и тонкие стебли. Осталось лишь вмешать пару яиц для густоты и сытости и потомить немного в печи.

Скорлупа разбилась о край котелка с тихим треском. Яйцо скользнуло к листьям, а я нахмурилась, учуяв странный запах. Открыла ставню над столом и ахнула.

Налитый кровью желток растекся по зелени, источая слабый тошнотворный дух гниения. В руках появилась дрожь.

С замиранием сердца я разбила оставшиеся яйца в отдельную посуду. Каждое оказалось испорчено. Верный признак сглаза.

К горлу подступила тошнота.

Миска кровавых сгустков блестела в свете уходящего солнца, а я никак не желала принимать, что это значит.

Глава 6. Из-за сена и коровы

Я распахнула глаза и едва смогла вздохнуть. На грудь словно камень давил. Заозиралась дико вокруг, пока проходило оцепенение в первые мгновения после сна.

Тусклый рассвет пробивался в щели рассохшегося дерева. Матушка беззвучно спала спиной ко мне у другой стены избы. Но что-то снова было не в порядке, я чувствовала это, как иные птицы чувствуют приближение бури или как собаки лают перед грозой.

Сны в последнее время одолевали беспокойные, тревожные. Казалось, это предвестье, знак свыше, и если бы удалось их разгадать… Однако поутру они забывались, словно кто-то нарочно стирал видения. И как ни старалась, я не могла их вспомнить. Оставался лишь смутный след, нехорошее предчувствие и уверенность, что все это не случайно.

Повинуясь охватившему беспокойству, я накинула поверх ночной рубахи платок и вышла на двор. Босые ступни намокли от холодной росы, мягкая трава щекотала кожу. С востока сквозь рваные облака и островерхие ели сочился слабый рыжеватый луч зари. Но не получалось радоваться новому дню. Душу все ещё терзала смута.

Оглядела двор и прислушалась. Соловьиные трели доносились из зарослей кустарников, в траве стрекотали кузнечики, а в селе то в одном, то в другом дворе кричали первые петухи.

Только в моем сарае было тихо.

Я проглотила подступившую горечь и медленно пошла к курятнику. Сердце стучало все громче, до краев наполненное безотчетной тревогой.

Дверь оказалась заперта на щеколду — как я и оставила с вечера. Отворилась с жалобным скрипом ржавых петель. В темень сарая проникло немного света. В нос ударил влажный, надышанный коровой за ночь воздух. Но на этот раз что-то в нем изменилось. Что-то постороннее примешалось к привычным запахам навоза и сена.

Я сделала шаг. Навстречу выбежали из своего угла перепуганные куры и тут же разбежались по двору. Всего четыре из дюжины, и все чем-то перемазанные.

Чуть дальше впереди лежала первая тушка.

По спине пробежал холод. Я медленно оглядела насесты, боясь того, что предстоит увидеть.

Мертвые куры лежали тут и там, разбросанные по всему курятнику. Шеи перекушены, а у некоторых головы отсутствовали напрочь. На соломе остались пятна крови и перья — следы борьбы.

Я попятились прочь из сарая. Ноги ослабли и подгибались, руки дрожали. Рухнув в траву, я сжала края платка в кулаках и часто-часто задышала. Но запах все не желал выветриваться, он будто застрял у меня внутри. Смрад свернувшейся крови.

Должно быть, бешеная лиса забралась в курятник. Или хорек. Такое случается часто, но я не желала верить, что произойдет и со мной.

Как быть теперь? Весной, когда до сбора первого урожая ещё несколько месяцев, а прошлогодние запасы подходят к концу, потеря большей половины птиц сильно ударит по нам. Придется затянуть пояса. О себе я не так переживала — здоровая и молодая, прокормлюсь как-нибудь и полевыми травами, не привыкать. А вот матушка… она и так в последнее время почти ничего не ела.

Когда немного пришла в себя и свыклась с произошедшим, я взяла пустое ведро и снова зашла в сарай. Скоро ведро наполнилось тушками птиц.

Утренние заботы тянулись сплошной непрерывной полосой разученных действий, тогда как мысли были заняты совершенно иным. Сперва подоила корову, поставила выпекаться хлеб. Пока недостатка в муке не было, но на всякий случай я решила поберечь продукты. Вмешала в тесто вместе с ячменем и рожью растертую в порошок сосновую кору. После спустилась к речке с корзиной рубах.

Все проходило в каком-то оцепенении. Образы мертвых птиц в темном сарае все стояли перед глазами. Мои бедные несушки и единственный петух. К осени нужно непременно раздобыть нескольких цыплят. Вот только нечего мне было предложить взамен.

Кто-то дотронулся до моего плеча, заставив вздрогнуть и обернуться. Рядом по колено в воде с подвернутым повыше подолом рубахи стояла Нежана.

— Что это с тобой, подруга? — обеспокоенно нахмурилась она.

Я окинула ее рассеянным взглядом, только теперь увидев стоящих неподалеку девушек. Сколько я уже терла рубаху о камень, не замечая ни холода, ни времени, ни окликов?

— Не слышала, как вы подошли, — откликнулась