– А… ну да… – снова вздохнул Чернявин.

Чернявин физически почувствовал, как его плоть и кровь, его комбинат отделяется от него, отдаляется, уплывает по воздуху, покачиваясь… в чужие, загребущие лапы. А с ним вместе – сорок миллионов долларов. Да еще процентов накрутят.

– Не слышу в голосе радости! – все кричал Заяц. – Тебя что – в холдинг на аркане тащат? Так еще не поздно, откажись, и все.

– Не базарь… Но акции к ним в депозитарий я переводить не собираюсь. Им вожжа под хвост попадет, они акции спишут, а мне по судам бегать?

– Юрик, наглеешь прям на глазах! Для чего кредитор заложенные акции к себе в депозитарий требует, а? Именно для того, чтоб за ними потом по судам не бегать. Тебе не нравится?

Какого черта Заяц все открытым текстом шпарит! Все ж в пятницу уже проговорили.

– Ни хрена, – заорал он, тут же забыв, что разговор по открытой связи. – Если взыскать захотят, никакого безакцептного! Ты это согласовал? За что я тебе… отдал?

– Радостно, что мы с тобой одинаково мыслим. Услышал меня?

Заяц усмехнулся, однако никакой радости его лицо не отобразило. Он показал себе в зеркале язык. В телефон же произнес:

– Рад, что ты рад моему подарку. А ты, оказывается, жук, Юрочка.

– От жука слышу…

Александрова замотала рутина. Дни неслись бешеным галопом в изнурительной чехарде дел – приветствия, бумаги, разговоры, совещания до тупого остекленения. Обед в Туле, где опять съел больше, чем надо. По дороге в Москву – вязкий разговор с чиновником, отказать нельзя, а тому плевать, что Александров измучен, ему свой вопрос решить хотелось. Собственные вопросы Константин в Туле решил только наполовину, придется теперь этих директоров заводов и концернов, что прикидываются на совещаниях простаками, отлавливать в Москве, снова тратить на них время…

Он терпеть не мог вязнуть в мелочах. Его дело – прыгать с одной льдины на другую. А если льдина пошла трещинами, то он уже должен быть на следующей. Мелочи и трещины пусть дотирают подчиненные. Нельзя задерживаться, иначе уйдешь под воду. Надо бежать вперед. Только вперед, к сделке с Mediobanca. Итальянцы не обеспечат Русмежбанку неуязвимость и независимость от самодурства и запретов, тем более – от законов этой страны, где за все платишь нервами, потом и кровью. Изматывающая неповоротливость, привычная тупость – что тульских, что пермских клиентов – тоже не переменятся. И все же, сколько решится проблем! Заполучить Mediobanca акционером! Их соглашение и все разумное, что они там запишут, станет защитой от тех, кому отказать и язык-то не повернется. Броней от их постоянного давления, от попыток посадить к нему в банк, в совет директоров соглядатаев, казачков засланных и просто блатных дуроебов. Все привычные расклады, мешающие работать и даже дышать, – всё будет давить в разы меньше. Крыша? В каком-то смысле.

В ту ночь Александрову приснился странный сон, что было вдвойне странно, потому что снов он обычно не видел. Катюня хвасталась подружкам, что при всем замоте и измоте, при всей нервотрепке и постоянных пинках, которые муж огребает и в Центробанке, и в правительстве, – бессонницей он не страдает, бог миловал. Ночными кошмарами – тоже. А тут сон.

Ему приснилось, что банка больше нет. Пришли итальянцы и отобрали. Mediobanca оказался связан с итальянской мафией. При этом мафии помогали почему-то Чернявин и – что еще более необъяснимо – Скляр. Сон ощущался как кошмар, но когда Александров проснулся, первым чувством было облегчение. Никуда не надо торопиться, и можно не переться в Тулу, будь она неладна, и в Орел на следующей неделе. Можно спать, обнимать Катюню, можно подумать – впервые за двадцать лет их жизни! – о том, как классно было бы забуриться куда-то вдвоем. Глаза открывать не хотелось. В них не стоял, как обычно, его собственный кабинет в банке и скопившиеся в нем проблемы, вместо них неожиданным образом проступили зеленые холмы то ли Гавайев, то ли Новой Зеландии, где, кстати, они с Катюней еще не были. Это ощущение свободы и странной безмятежности длилось и длилось. Оказывается, он почти забыл, что такое свобода и покой. Но тут же торкнул вопрос: а при чем тут Чернявин и тем более Скляр? Они, что ли, сговорились? И мафия еще. Никакой логики. В пространстве сна законы логики не действуют. Подсознание выписывает свои кренделя. «Крендель, прям как у Гоголя, – усмехнулся он, спустив ноги с постели и мгновенно отрезвев. – Проснулся, а носа-то нет! И ведь не осталось ощущения кошмара. Как будто так и надо. Чушь какая. Эта сделка с Mediobanca довела до паранойи. Тревога точит, что все может сорваться, я останусь с носом (то есть без носа!) и вечно буду мотаться в Тулу, в Орел, окучивать таких, как Чернявин… Это наша родина, сынок, вот, что это значит».

Только не хватало еще сны толковать. Он глянул на часы и ужаснулся. Уже пятница! Неделя пролетела, а толком ничего не успел. Александров побрел делать зарядку, не слушая, что вслед ему запричитала Катюня. Замирал тревожный толчок, от которого он проснулся. Под душем снова отчего-то вспомнил Лиду… Была какая-то неуловимая связь между ней и этим дурацким сном…

Представить себе жизнь без банка Александров не мог. Никто не в силах оставить его с носом. Такое даже в страшном сне не приснится. Но ведь приснилось же! Странно, впрочем, не это, а ощущение, что вместо банка в том сне он приобрел что-то новое, о чем никогда раньше не догадывался, а потому и желать не мог. «Сентиментальность», – хмыкнул про себя Александров, подписывая бумаги в машине и отвечая на звонки. И только он подумал об этом, как раздался звонок, ожиданием которого он жил всю эту вязкую неделю. Какой, к чёрту, сон, в самом деле!

– Костя, звони «папе» в секретариат, тебя ставят на среду. Свяжись с Португаловым, ему срочно нужны записка и все материалы, письмо – в общем, все, что он должен занести.

Ай да Скляр, конкретно за базар отвечает! Так подсуетиться, чтобы за неделю напрячь Португалова выкроить местечко в «папином» графике, на месяц вперед согласованном.

– Платон, снимаю шляпу. В среду? Погоди, перезвоню, – Александров нажал отбой и тут же набрал Трофимова. – Коль, в среду встреча с «папой», снимай, к чертям, свой график и иди ко мне бумагу писать.

– Костя, я только что уехал из банка. Сначала…

Александров не стал слушать, куда уехал Коля, он тут же переключился на приемную.

– Девчонки, Самохина быстро. Самохин, к обеду справку по допэмиссии со всеми последними цифрами и все приложения, понял?

Тут же снова набрал Скляра.

– Платон, что могу сказать. Только еще раз спасибо.

– Спасибом не отделаешься, я жду ответа по холдингу. Ладно, отпускаю, тебе готовиться надо.

Весь день снова пролетел, как одна минута. Справку принесли не к обеду, конечно, а только к вечеру. Тут появился Коля, прочел справку, хотя ее можно было и не читать – она никуда не годилась. Вдвоем они отодрали Самохина и сели продумывать письмо на «папу».