Так они миновали склады и углубились в узкие запутанные лабиринты трущоб. Мэйлинн с каким-то удивлением разглядывала окружающий её мир. Казалось невероятным, что здесь может жить и развиваться разумное существо. И тем более казалось невероятным, что это разумное существо может развиться в кого-то вроде Бина.

– О, вот мы и дома! – радостно воскликнул Бин, когда они подошли к очередной развалюхе.

Как и говорил Бин, это был достаточно небольшой, двухэтажный домик. Возможно, когда-то он был построен целиком из досок, но с тех пор прошло много времени, и владельцы дома неоднократно латали прорехи в стенах чем придётся, поэтому сейчас дом больше напоминал причудливый чешуйчатый и замшелый валун, топорщащийся какими-то деревяшками, хлопающий тряпками и звенящий кусками прибитой проржавленной жести. Небольшие покосившиеся окошки зияли на этом многообразии как жерла пещер. Мэйлинн поймала себя на мысли, что в их Наэлирро лачуги рабов-прислужников выглядели бы дворцами рядом с этим жилищем.

Входная дверь, ведущая в общую проходную и на лестницу второго этажа, была открыта. И на покосившихся ступеньках низенького крылечка, прячась от солнца в жиденькой тени навеса, сидела девушка лет четырнадцати и пришивала пуговицу к женской рубашке довольно тонкой работы. Мэйлинн сразу же догадалась, кто перед ней. И Бин секундой спустя подтвердил её правоту:

– Эй, Нарка! – весело крикнул он. – Если будешь постоянно сидеть на солнце, то тебя, такую чёрную, после никто из Заречного квартала замуж не возьмёт!

Девушка встрепенулась и, увидев брата, вскочила и крикнула в провал входной двери:

– Маа! Бин вернулся!

– Ему лучше бежать отсюда подальше, потому что я собираюсь сломать кочергу о его спину! – сверху раздался голос, в котором слышался гнев пополам с огромным облегчением. – Я научу его, как пропадать ночами! – на лестнице второго этажа показалась крупная тень. – Я его, паршивца…

Из двери вышла немолодая уже, около сорока лет, женщина. Очень полная, причём было видно, что эта одутловатая полнота обусловлена не достатком пищи в доме, а какими-то внутренними нарушениями организма. На ней была простая ночная рубаха, вся пропитанная потом, и чепец, из-под которого выбивались седые волосы. В одной руке женщина действительно держала кочергу, но другая теребила ткань рубашки на груди, и Мэйлинн точно знала, что там у неё на бечёвке висит кулон в виде рога единорога – символ Арионна. И сейчас, увидев, в каком состоянии её сын, женщина осеклась на полуслове.

– Что с тобой, сынок? – воскликнула она, и кочерга со звоном упала на крыльцо.

– Всё в порядке, ма, небольшие проблемы. Но всё уже в прошлом. Давай-ка пройдём в дом, и я всё расскажу.

– А это кто? – несмотря на подслеповатый взгляд, мать Бина разглядела, что рядом с сыном стоит лирра. Кулаки непроизвольно сжались, и за ними следом сжалось материнское сердце, почуяв какую-то беду.

– Мама, это Мэйлинн, – лирра при этом галантно присела в неглубоком реверансе, слегка разведя руки в стороны, как и подобает знатной юной особе, к тому же воспитанной в Наэлирро. – Она спасла мне жизнь.

Настороженное лицо госпожи Танисти тут же преобразилось в нечто умильно-подобострастное.

– Так чего же мы тут стоим? Прощения просим, прекраснодушная сударыня, что не приняла вас сразу, как подобает… – затараторила она, отступая от дверного прохода и освобождая его для Бина и Мэйлинн. – Прошу вас, проходите, поднимайтесь на второй этаж. Только будьте осторожны – ступеньки-то уже гнилые, так что ступайте полегче.

– Не беспокойтесь, сударыня, – учтиво ответила лирра, чем окончательно растопила сердце матери Бина, – Право же, не стоит так беспокоиться из-за меня. Я с величайшей признательностью воспользуюсь вашим гостеприимством.

И все направились в дом. На пороге, пропуская лирру вперёд, Бин шепнул ей:

– Позволь, я расскажу им свою версию событий.

– А как же иначе? – весело шепнула в ответ Мэйлинн и погрузилась во влажный вонючий полумрак коридора.

***

В небольшой темной комнате витал стойкий, въевшийся во всё поры этого дома, запах жареного лука и застарелого пота. Посреди комнаты стоял стол, за которым едва могли уместиться шесть человек. Собственно, сейчас за ним умещалось четверо, хотя мать Бина габаритами вполне могла сойти за трёх лирр. В тёмном углу стояло что-то вроде колыбели, в которой сейчас беспокойно ворочался ещё не до конца оправившийся от болезни младенец.

На столе стоял глиняный кувшин и несколько стаканов с водой. Больше ничего. Хотя за стеной, где находилась общая кухня, что-то шкворчало. По звуку оно больше всего напоминало жарящееся на сковородке сало. Запах тоже соответствовал данному предположению. Так что вполне можно было сделать вывод, что скоро все присутствующие смогут отведать это самое сало. Мэйлинн, кстати, эта перспектива не особенно радовала, поэтому она старалась отвлечься на рассказ Бина.

Надо сказать, что она с крайним интересом выслушала ту версию, что Бин рассказал домочадцам. Естественно, в этой версии не было ни полсловечка ни о какой Гильдии Теней. Также в ней не нашлось места жителям славной деревни Пыжи и их многострадальным лошадкам. Бин довольно обтекаемо сообщил, что со вчерашнего вечера он пытался найти подработку, и что наконец «наклюнулось одно дельце». Дальше выяснялось, что это самое «дельце» было как-то связано с Верхним кварталом Старого города, где живут зажиточные и респектабельные буржуа, и что его помощь потребовалась одному «довольно влиятельному человеку». Бин мастерски избегал всяческих деталей и напускал туману, так что и мать, и сестра (старшей, кстати, дома снова не было – она сейчас куда больше времени проводила в доме будущего мужа) остались в полной уверенности, что их храбрый и благородный Бин совершил этой ночью нечто поистине героическое.

Мэйлинн с интересом ожидала того момента, когда события подведут к её появлению на сцене. И каково же было её удивление, когда вдруг выяснилось, что она, ни много ни мало, спасла Бина от нескольких (сколько точно – Бин не уточнял) до зубов вооружённых грабителей, которые напали на него по дороге домой и отняли (не без урона для себя, ибо уж кто-кто, а Бин за себя постоять всегда может!) у него аж пятнадцать (да-да, вы не ослышались!) дорринов, честно заработанных ночным трудом.

Надо отдать должное Бину, он самыми сочными красками и самыми жирными мазками расписал отвагу и самоотверженность юной лирры, так что к концу рассказа госпожа Танисти крепко сжимала изящные удлинённые ладони лирры в своих красных опухших ладонях, а юная Нара и вовсе повисла сзади на её плечах, так и норовя поцеловать её волосы.

– Ах, как же мне благодарить вас, моя прекрасная госпожа, моя несравненная Мэйлинн? – кудахтала госпожа Танисти и в глазах у неё стояли слёзы, крупные, как саррассанский жемчуг.

– Пожалуйста, не нужно никаких благодарностей, – Мэйлинн мягко пыталась освободить руки, но сделать это ей не удалось. – Я просто сделала, что должна была.