– Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мэдисон…

Краем глаза заметил, как Майвор осторожно спускается по лесенке с миской в руках. Он знал, как она относится к демонстрации его талантов, но остановиться уже не мог.

– Монро, Адамс, Джексон, ван Бурен, Гаррисон…

Майвор не успела поставить миску на стол, как Изабелла жадно схватила сразу две штуки и начала лихорадочно жевать. Майвор улыбнулась и кивнула Изабелле – инстинкт хозяйки. Всегда приятно, когда люди уплетают твою стряпню.

– Тайлер, Полк, Тейлор…

Стефан вздохнул. Ему не давала покоя эта чертова селедка. Наверняка три сотни банок. Загромоздят все проходы на складе, и куда их девать? Если бы только можно было сделать один-единственный звонок… а почему это невозможно? Конечно, где-нибудь в Норрланде, в самой глуши, далеко от моря, наверняка можно найти зоны, где нет покрытия… но это же не Норрланд! Настолько не Норрланд, насколько можно представить…

– Филмор, Пирс, Бьюкенен, Линкольн…

Дональд произносил фамилии, не сводя глаз с Леннарта и Улофа. Выхваченные прожектором взгляда Дональда, они словно замерли в ожидании следующего кадра. В этом перечислении длинного ряда давно отгремевших имен им виделось что-то агрессивное, даже пугающее. Им бы хотелось взять друг друга за руки, но, не сговариваясь, решили, что лучше этого не делать.

– Джонсон, Грант, Хейс, Гарфилд, Артур…

Карина перехватила взгляд Стефана в сторону входа и поняла: он думает о том же, что и она. Эмиль. Он уже полчаса с этой девчонкой. Больше всего ей хотелось выйти, взять Эмиля за руку и увести с собой, но она знала, что делать это не следует. Мальчику трудно сходиться с детьми, мешают робость и застенчивость. Что из этого следует? Из этого следует, что надо радоваться: Эмиль играет с девочкой. Она сделала некоторое усилие, чтобы заставить себя радоваться.

– Кливленд, Гаррисон, опять Кливленд…

Каждый раз, когда ему приходится демонстрировать свои способности, Дональд делает это с удовольствием. У каждого имени есть лицо, каждое имя – период в американской истории. Он никакой не эксперт, но эти имена, собранные в единый список, – это и есть Америка. Возможности. Люди находят в себе силы подняться над обделившей их при рождении судьбой, сами куют свое счастье, сбрасывают оковы прошлого и обретают то, к чему только и стоит стремиться. Обретают свободу. Эти имена… не столько список давно умерших людей, сколько молитва, бесконечно повторяющаяся литания.

– Мак-Кинли, Рузвельт, Тафт…

Изабелла приступила к четвертой булочке. Ей бы ничего не стоило расправиться со всей миской, а потом, как хищный ящер, скрыться в темном углу и замереть, переваривая жизненно необходимые калории. Болезнь помогает поддерживать форму, но платить приходится дорого.

– Вильсон, Гардинг… подождите… Вильсон, Гардинг…

Карина настолько упорно заставляла себя радоваться, что Эмиль нашел себе подружку, что не заметила, как он сам проскользнул в палатку, бросился к ней и, вздрагивая, спрятал лицо у нее на груди.

– Что с тобой, любимый мальчик?

Эмиль замотал головой и потерся лбом о ее ключицу.

– Вильсон, Гардинг… потом второй Рузвельт… а кто же между ними?

Карина подняла глаза. У входа, облокотившись на стойку каркаса, стояла Молли. Пожала плечами, покачала головой и невинно улыбнулась, словно хотела сказать «я-то тут при чем».

– Помогите же кто-нибудь… – растерянно сказал Дональд. – Вильсон, Гардинг и потом…

Наступило молчание, прерванное автомобильным сигналом.

Все вскочили с мест, и сразу стало понятно, почему не клеился разговор: они только и ждали этого гудка, просто инстинктивно не хотели в этом признаться. Что-то узнать.

Чуть не отталкивая друг друга, бросились к выходу. Молли уже ускакала. Только Дональд остался на своем месте. Уставился в пространство и шевелил губами, еле слышно повторяя:

– Один пропал. Одного не хватает.

* * *

Голод удалось кое-как утолить. Она прихватила последнюю булочку и с облегчением покинула палатку – вульгарнее обстановки в жизни не видела.

Как люди могут быть настолько лишенными вкуса?

Изабелла выросла в семье, где оба родителя были истинными эстетами, поэтому любое проявление дурновкусия вызывало у нее самый настоящий приступ тошноты, вплоть до рвоты. В их доме каждый предмет был тщательно отобран и помещен на долго обсуждаемое место. Ее комната напоминала скорее монашескую келью, чем девчачью спальню с мускулистыми красавцами на плакатах. Никаких селфи, никаких карточек футболистов, никаких замусоленных мишек.

Неделя в кемпинге стала для нее серьезным испытанием. Изабелла сама не знала, что она ожидала, но безвкусица в малейших деталях была просто оглушительной, а люди… возможно, они просто не показывали виду, старались приспособиться к этой безвкусице. Но, скорее всего, просто не замечали. Она возненавидела кемпер и возненавидела Петера – какого лешего он уговорил ее ввязаться в эту поездку? Какие-то у него детские воспоминания, как они с мамой жили в кемпинге, – мама, кемпинг, тяжелое детство… бла-бла… Изабелла возненавидела заодно и его тяжелое детство. Воспоминания об этом чертовом «тяжелом детстве» приводили ее в ярость.

Какого черта вообще вспоминать детство? Свое собственное она вычеркнула из памяти. Не думала, не обсуждала, не вызывала воспоминаний. И никогда не использовала детские комплексы, чтобы настоять на своем. Для этого есть другие средства.

На выходе она украдкой посмотрела на Дональда. Сидит с отвисшей челюстью. Даже с места не сдвинулся. «Не затрудняйте свою хорошенькую головку дурацкими вопросами». Наверное, и у старого идиота было тяжелое детство… Наверное, он окуклил свое невыносимое детство, поместил где-то в солнечном сплетении и теперь мучается от болей, причиняемых инородным телом в животе. Хрен с ним.

Изабелла, стараясь не суетиться, пошла к машине, но внезапно остановилась.

Петера окружили люди – население необитаемого газона. Но в нем самом что-то изменилось. Что? Она попыталась определить, но ничего не вышло. Что-то изменилось… будто свет падает на него под другим углом, чем на остальных.

* * *

Первое, что спросил Петер:

– Вы разжигали гриль?

Все посмотрели друг на друга. Все прекрасно знали, что к грилю никто не притрагивался, но такие вещи всегда требуют дополнительного подтверждения. Обменялись безмолвными вопросами: «Ты жарил что-то?» – «Я нет, а ты?» – «И я нет. Никому бы в голову не пришло». – «А почему он спрашивает?»

Первым озвучил вертевшийся на языке вопрос Стефан:

– А почему вы спрашиваете?

– Показалось, пахнет дымом. Будто кто-то жарил мясо на гриле.

– О’кей. – Стефан покосился на остальных. – Что вы видели? Что там… что там есть?