Лорд Кобхем, когда-то сэр Джон Олдкастл, был вождем лоллардов. Эти люди искали более старой и более чистой формы христианства и свое вдохновение черпали из прочтения новой английской библии. Их интеллектуальная сила исходила из Оксфорда, однако для приобретения поддержки среди народа они в основном полагались на промышленные круги, особенно на работников текстильной промышленности в быстро растущих новых центрах сельской местности, а также ремесленников, для которых грамотность была привычным или необходимым делом. Они считали, что исповедь не была необходимой для спасения и что после причастия хлеб по-прежнему оставался хлебом. Но больше всего они мечтали уничтожить власть церковнослужителей и особенно самого крупного из них – Папы Римского. Один понтифик – это плохо, но вот трое – еще хуже: трое антихристов, которые извращали священные слова Евангелия. Позиция Генриха по отношению к этим еретикам была вполне четкой и разделяли ее большинство церковных иерархов и мирян того времени. Возможно, Церковь несовершенна, и Генрих одним из первых пытался ее реформировать, однако ересь необходимо истреблять. Следовало использовать любую возможность для указания лоллардам ошибочности их взглядов: если же они будут и дальше настаивать на своих постыдных убеждениях, тогда очистить их от скверны может лишь огонь. Событие 1409 г. в полной мере демонстрирует эту позицию Генриха. Один портной был приговорен к сожжению на костре за ересь и был сожжен в присутствии принца Генриха. Как только языки пламени достигли его тела, он взмолил о пощаде. Принц приказал потушить костер и призвал портного отречься от своих убеждений. Портной отказался это сделать, тогда снова зажгли костер, и принц смотрел, пока человек не превратился и пепел. Ересь Олдкастла подвергла католическую веру Генриха еще большему испытанию, так как Олдкастл был его личным другом. Он был прославленным воином, принимавшим активное участие в подавлении валлийского восстания. Но взгляды, которые в Уэльсе могли показаться всего лишь чем-то необычным, в Лондоне были явно еретическими. Вскоре Олдкастл привлек внимание Церкви своими еретическими убеждениями. Ни король, ни главные священнослужители не могли заставить его раскаяться в своих заблуждениях. И когда в конце концов архиепископ Арундел с согласия Генриха привлек его к суду, он почти не приложил усилий для своей защиты. Ничего не оставалось делать, как отправить друга короля на костер.

Олдкастла заточили в Тауэре, где он и ожидал приговора. Однако ему удалось бежать, после чего он тотчас же принялся готовить восстание, которое бы освободило страну от оков ортодоксальной веры. Детали заговора носят заметное сходство с заговором 1400 г., из-за которого Генрих IV и его сыновья вынуждены были в панике бежать из Виндзорского замка. Отобранная группа заговорщиков, переодетых шутами, должна была проникнуть на королевский двор в Элтхэме и там захватить в плен всю монаршью семью. Тем временем сотни небольших групп лоллардов должны были собраться на полях возле Темпл Бара. Общий сбор был назначен на 9 января 1414 г. Но восстание ожидал бесславный конец. Выданных шпионами короля главных заговорщиков арестовали, пытали, после чего они во всем признались. Тем временем ни о чем не подозревающие толпы людей продолжали стекаться в Лондон, где их ожидали королевские войска. Многим удалось спастись, но многих, включая большинство вождей, схватили и повесили по четыре человека на поле Св. Жиля до того, как Генрих объявил всеобщее прощение. Олдкастла не удалось поймать, и Генрих был избавлен от того, чтобы смотреть на то, как его бывший друг поджаривается на костре. Это удовольствие выпало на долю его брата Бедфорда, в то время как Генрих находился во Франции. Уничтожение заговорщиков лишило движение лоллардов вождей. Больше не существовало рыцарей-лоллардов. А никакие перемены в области религии не могли произойти, если их не поддерживали некоторые рыцари или бароны. Но само движение лоллардов не угасло.

Лорды вели себя смирно, бунт лоллардов был подавлен, и теперь наступило самое время для короля Генриха принять решение относительно своего наследства. Этот вопрос у него никогда не вызывал сомнений. Он готов был начать войну, чтобы заявить о своих правах на те владения, которые столь несправедливо находились в руках его кузена-короля по ту сторону Ла-Манша. После столь длительного перемирия любая другая политика была бы немыслимой. Война означала славу, стимул к деятельности и приключение; по прежде всего война означала добычу. И к тому же эта война была справедливой; как Церковь, так и Парламент ее поддерживали. Что касается знати, война против Франции была их образом жизни, которого она на протяжении целого поколения была лишена. Их образование, их таланты, весь их кодекс поведения были ориентированы на войну. И в самом деле, быть аристократом означало быть воином, и это было оправданием их могущества. К тому времени, когда Генрих в 1415 г. отплыл во Францию, из семнадцати представителей высшей знати только трое не участвовали в сражениях в период царствования короля – двое из них были мальчиками, а третий – ослепшим. Остальные же руководили войсками во Франции или на шотландской границе. И неудивительно, что они поддержали объявление войны.

Но в эпоху все возрастающей роли права явную агрессию необходимо было облачить в более миролюбивое одеяние. Перед войной в дело вступает дипломатия. Провал дипломатических переговоров становится поводом для войны, но пока ведутся эти переговоры, есть время подготовиться к войне. Между 1413 и 1415 гг. ситуация во Франции складывалась исключительно благоприятной для Генриха. Летом 1413 г. его бывший союзник герцог Бургундский, любимец парижской черни, спокойно наблюдал, как его наймит, живодер Кабош возглавил восстание мясников, живодеров, скорняков и дубильщиков кожи против арманьяков. Бунт вышел из-под контроля и в ответ на резню мясников город отдали арманьякам. Король Карл в один из периодов просветления рассудка встал на сторону арманьяков, обвинил Бургундского в измене и изгнал его из Парижа. В апреле 1414 г. Карл покинул Париж вместе с королевой, дофином и большим войском во главе с герцогами Орлеанским, Бурбонским и Барским, чтобы покарать герцога Бургундского. Мольбы Бургундского о прощении были проигнорированы, а армия короля, разграбив Суассон, принялась осаждать крупный город Аррас. И хотя осада в конечном итоге не имела успеха, а королевская армия, страдая от дизентерии, направилась обратно в Париж, тем не менее нападение короля заставило герцога Бургундского лихорадочно искать союзников. На другом фронте арманьяки добились успехов и разорвали временный союз, заключенный с Генрихом IV в последний год его правления. В ноябре 1413 г. герцог Бурбонский направился в английскую Аквитанию и разбил англо-гасконское войско в битве при Субизе. После этого герцог возвратился в Париж, где «его встретили всеобщим ликованием, а доблестные его деяния и изысканная одежда были предметом пересудов среди знатных дам Парижа».

Используя повсеместное усиление арманьяков, Генрих и его посланники без особых затруднений заключили соглашение с герцогом Бургундским, К концу 1413 г. Генрих дал согласие выступить ни стороне бургиньонов против арманьяков, в то время как герцог пообещал сохранять нейтралитет, если Генрих потребует корону Франции, и в случае успеха принести ему оммаж. Обезопасив себя с этой стороны, Генрих сосредоточил все свое внимание на арманьяках, выставив себя после нападения герцога Бурбонского за невинную жертву агрессии. Здесь он играл в старую игру, выдвигая настолько непомерные требования, что их никогда нельзя было принять – корону Франции, всю Анжуйскую империю, герцогство Нормандское, половину Прованса, невыплаченный выкуп за короля Иоанна, руку дочери Французского короля и приданое в два миллиона франков. В ходе переговоров арманьяки вели себя крайне примирительно, однако между притязаниями Генриха и уступками, на которые они реально могли пойти, существовал значительный разрыв. Но так и было задумано Генрихом, поскольку вся суть дипломатии в том и заключалась, чтобы сделать будущую войну справедливой. Если король Франции не был готов отдать свою корону, несколько самых крупных провинций и свою дочь, тогда у Генриха действительно не оставалось выбора, кроме как продолжать вести подготовку к вторжению с целью захвата того, что принадлежало ему по праву.