– Откуда вы знаете? – удивился Артамонов.

– Полиции полагается все знать по долгу службы, – строго проговорил следователь.

Артамонов грустно закивал головой, то ли соглашаясь со следователем, то ли порицая его за осведомленность.

– Но и эта свадьба не состоялась? – спросил Наполеонов.

– Не состоялась, – вздохнул Василий Афанасьевич.

– По какой причине?

– Никто не знает.

– То есть?

– Репьев расторг помолвку и не удосужился объясниться.

– Валентин Гаврилович легко смирился с этим?

– Ну что вы! Конечно, нет! Был скандал. Но выносить сор из избы не стали, все замяли по-тихому. И Бельтюкову, и Репьеву не нужны пятна скандалов на имидже.

– Пятна бывают даже на солнце, – философски заметил Наполеонов.

– Сравнили, – хмыкнул Артамонов, – то – солнце, а то – бизнес. Солнце от своих пятен никаких убытков не несет. А бизнесмена всякий в грязи вывалять норовит, дай только повод.

– А Евгения сильно горевала из-за расторжения помолвки?

– Скажете тоже, горевала она, – усмехнулся Василий Афанасьевич, – как только узнала, что жених от нее отказался, сразу на радостях вечеринку закатила.

– Вот как? – озадачился следователь. – И где же проходила вечеринка, и кто на ней присутствовал?

– Подружки ее, наверное, – пожал плечами Артамонов, – где гуляли, не знаю. Спросите у Веры, Женя ей иногда рассказывала о своих делах.

– Вера – это ваша жена?

– Да. Потом может знать Глеб Земской.

– Шофер? – удивился Наполеонов.

– Шофер. Он ее обычно отвозил и привозил. Не садиться же ей, выпившей, за руль.

– Действительно, – согласился Наполеонов.

– А какие отношения были с сестрой у Мирона?

– Отличные были отношения. Они же вместе росли, вместе шалили и взрослели.

– А ссоры между ними случались?

– В детстве случались, как и у всех детей.

– А позже?

– Позже? – переспросил Василий Афанасьевич. – Позже – нет. Чего им, взрослым, делить?

– Мирон мог завидовать сестре…

– Глупости, – отмахнулся Артамонов и тут же, спохватившись, добавил: – Извините.

– Ничего, мы привыкшие, – ответил следователь.

– Я просто хотел сказать, что Мирон – умный, способный парень. У него большое будущее, и он не станет…

– Портить имидж… – проговорила Мирослава.

Василий Афанасьевич пристально посмотрел на девушку и сказал:

– Вы совершенно правы. Дядя бы так и так о нем позаботился и помог крепко встать на ноги.

– Если бизнес Бельтюкова теперь перейдет к Мирону, он его продаст?

Лицо Артамонова приобрело выражение полной растерянности. Было видно, что подобная мысль никогда не приходила ему в голову.

– Но Валентин пока жив, – пролепетал он неуверенно.

– Пока, как вы верно заметили…

– Я думаю, что по закону какую-то часть бизнеса должен получить и Филипп Яковлевич.

– Возможно. Но разве он станет им заниматься?

– Скорее всего нет, – закручинился Василий Афанасьевич.

Следователь не мешал Артамонову как следует обдумать открывшееся истинное положение дел.

– Вы правы, – заговорил Василий Афанасьевич, – куда ни кинь – все клин.

– Хотя, вполне возможно, – решил ободрить его следователь, – Бельтюков выкарабкается и найдет возможность устроить все наилучшим образом.

– Только на это и остается надеяться, – вздохнул мужчина.

– Спасибо вам, Василий Афанасьевич, что вы ответили на наши вопросы. Вероятнее всего, нам придется побеспокоить вас еще не один раз.

Мужчина понимающе закивал.

– А теперь вы свободны. И пригласите, пожалуйста, к нам свою жену.

Артамонов, снова молча, покивал, тяжело поднялся со стула и направился к двери, приволакивая при ходьбе ноги, как старик.

Когда за ним закрылась дверь, Наполеонов, вздохнув, повернул голову к Мирославе и сказал:

– Кажется, я зря сказал ему про возможную продажу бизнеса.

– Почему зря? – не согласилась Волгина. – У него появилось время все обдумать и просчитать варианты.

– Думаешь?

– Уверена.

– Но он вышел отсюда, как мешком накрытый.

– Это у бизнесменов временное состояние, – улыбнулась Мирослава.

Шура еще что-то хотел сказать ей, но тут дверь приоткрылась и приятный женский голос проворковал:

– Вы меня звали?

– Да, да, Вера Максимовна, заходите.

Симпатичная, с высокой грудью, стройными ногами и миловидным лицом блондинка, которой на вид было лет тридцать, грациозно прошествовала от двери до удобного кресла и легко опустилась на него.

Перед мысленным взором Наполеонова нарисовалась бабочка, опустившаяся на чашечку цветка. Он закрыл глаза, потом открыл их и слегка помотал головой.

«Симпатичная жена у Артамонова», – подумала тем временем рассматривающая женщину Мирослава.

– Вера Максимовна, расскажите нам, пожалуйста, как можно подробнее о событиях того дня, когда в вашем доме произошла трагедия.

Артамонова облизала губы и начала рассказывать:

– Утром мы с Женей отправились по магазинам. Она хотела кардинально изменить свой гардероб.

– На то имелись причины?

– На что? – не поняла Артамонова.

– Для покупки нового гардероба?

– Собственно, нет, но Женя время от времени собирала все свои тряпки и отправляла на благотворительные акции, а себе покупала все новое.

Женщина посмотрела на Мирославу и спросила:

– Если деньги есть, то отчего же не позволять себе эти перемены?

– Возможно, дело не только в наличии денег для покупок, – проговорила та.

– А в чем же? – удивилась Артамонова.

– Например, в недовольстве собой, своей внешностью…

– Ну, что вы, – улыбнулась Артамонова, – Женя была очень красивой! Сейчас я вам покажу! – Она встала с кресла, быстро подошла к одному из отсеков шкафа, заполненного красивой посудой, присела на корточки, открыла нижний ящик и достала из него альбом, обтянутый бархатом.

Она подошла к столу, положила альбом перед Наполеоновым и раскрыла его:

– Вот, смотрите!

Мирослава подошла и встала рядом. С фотографий смотрела на них прелестная Мальвина. Под изогнутыми луками бровей сияли синие глаза, курносый носик был кокетливо вздернут, губы то капризно поджаты, то приоткрыты в белозубой улыбке. На одних фотографиях пепельные волосы рассыпались по плечам, на других набегали на лоб, а на третьих были подняты вверх и собраны в прическу.