Это ли не чудо? Это ли не провидение Господнее?

— Призываю вас, — диктовал Карл Валуа в окончании письма «добрым городам», — воздать хвалу доблестным деяниям и чудесным вещам, а также Деве, которая всегда лично присутствовала при исполнении всех этих деяний!

Королева Иоланда торжествовала не меньше — ее план удался. Результат превзошел все ожидания! Одно смущало — масштаб развернувшихся событий. Точно эта самая Дева и впрямь действовала не по земному предписанию, а по своему — указанному ей свыше! — замыслу.

Весть о снятии осады с Орлеана дошла и до Парижа. И поразила сторонников англо-бургундской коалиции еще больше, чем арманьяков.

Но здесь это было черной вестью!

Секретарь Парижского парламента Клеман де Фокемберг, сидя 10 мая в своем кабинете, размышлял о превратностях судьбы. Он, как исправный летописец, фиксировал все, что совершалось в королевстве — доброго и худого. Но рисовал он очень редко! Разве это достойное дело для почтенного чиновника?

Предавшись размышлениям, он выводил гусиным пером по бумаге следующее:

«Во вторник 10 мая стало известно и было всенародно объявлено в Париже, что в прошлое воскресенье люди дофина после нескольких штурмов, при поддержке артиллерии, вошли в бастион, который удерживал Гильом Гласдейл со своими капитанами. Французы взяли бастион именем своего короля и большим числом, как и башню у выхода с Орлеанского моста, именуемую Турель, на другом берегу Луары. В этот же день другие английские капитаны и воины, державшие осаду, покинули свои бастионы и сняли осаду. Тем самым можно заключить, что солдаты короля разбили врага, и была с ними Дева, и сражались они под ее стягом. — Мэтр де Фокемберг мгновение подумал и добавил: — Так говорят».

Весть была настолько поразительной, так она меняла расстановку всех фигур на игровом поле, что рука стряпчего — сама по себе, не иначе! — что-то чертила себе и чертила, пока мэтр де Фокемберг сам не заинтересовался внезапно родившимся произведением.

А нарисовал он девушку, обращенную к зрителю в профиль. Девушка вышла носатой, длинноволосой и хмурой. Она была в простом платье, какие носят крестьяне, плечи были открыты. В правой руке девушка держала знамя, хвосты которого развевались на ветру, а в левой ее руке был зажат меч — на манер того, как берут нож уличные забияки — лезвием назад.

Мэтр де Фокемберг даже вывел на знамени Девы два имени, которыми она подписывалась в своих письмах: «Иисус, Мария».

Жанна была человеком действия и почивать на лаврах не желала. Восьмого мая англичане ушли от стен Орлеана, а уже одиннадцатого Дева, в окружении блистательной свиты, которую возглавлял Орлеанский Бастард, въехала в замок Лош.

Там ее ждала встреча с королем.

Карл Валуа сам вышел встречать свою героиню. Она спрыгнула с коня и с глазами полными слез опустилась на одно колено перед своим господином. Радость короля оказалась так велика, что он готов был обнять Деву, но перед сотнями людей сдержал свое чувство.

— Милостью Царя Небесного, что любит вас, мой благородный дофин, Орлеан освобожден! — сказала она.

Ее латы сверкали. Белое знамя ослепляло чистотой и золотыми лилиями. Десять дней назад эта девушка отправилась почти вслепую на опасное дело, в удачный исход которого мало кто верил, и вот — она победитель. Ход войны переломлен. Если бы она еще не называла его дофином — было бы совсем хорошо…

— Спасибо тебе, Дева, и да благословит тебя Господь, — сказал Карл Валуа. — Ты выполнила свое обещание!

Лица его храбрецов — Орлеанского Бастарда, Алансона и де Рэ, Ксентрая и Ла Ира — сияли. Они дрались за своего короля, не щадя жизни, все остались ему на радость живыми и здоровыми, и теперь ожидали, когда монаршая рука возложит на их головы лавровые венцы, а в карманы их той же монаршей рукой будет брошено золото.

Все как в сказке!

Двор вернулся в Шинон. В эти дни Жанну ожидали два сюрприза. Во-первых, состоялась встреча с другом. В ставку короля с отрядом барцев и лотарингцев приехал Рене Анжуйский. Увидев Жанну, о которой молва уже разносила чудесные рассказы, он направился к ней, открыв объятия. Она приняла его порыв всем сердцем.

— Мой милый Рене! — воскликнула она на виду у всего двора.

— Дорогая Жанна! — вторил ей красавец Рене.

И они поцеловались — так, точно были знакомы всю жизнь. Тепло и нежно. Словно вместе росли, играли, взрослели… Капитаны Жанны только переглянулись. Ла Ир громко откашлялся в кулак. Брови Карла Валуа высоко поднялись. Даже Иоланда Арагонская казалась озадаченной. Каковы были отношения у этой парочки кузенов в Нанси? — думала она. — Если бы она не знала результатов осмотра Жанны в Шиноне, то могла бы подумать Бог знает что…

— Все случилось так, как ты задумала? — негромко, чтобы слышала только Жанна, спросил Рене.

— Да, — кивнула она.

— Я верил — так и будет. Никогда бы я не усомнился в тебе.

— Знаю, — вновь кивнула Жанна.

Злые языки долго еще не отпускали ни этот поцелуй, ни перешептывания правнука и правнучки Иоанна Доброго.

Второй сюрприз был подобен грому среди ясного неба, тонкому лучу, рассекающему сумрак, зычному аккорду герольдовых труб среди полной тишины… Для девушки, которая выросла в деревне и совсем недавно лишь мечтала увидеть своего дофина, объясниться с ним.

Мечтала, чтобы голос ее был услышан…

Благодарный король наделил Жанну гербом. Неделей раньше состоялся диалог между Карлом Валуа и его тещей, во время которого они решали, каким же должен быть этот герб. При разговоре присутствовали королева Мария и брат Ришар, исповедник королевы четырех королевств.

— Жанна — принцесса крови, тем более, освободившая Орлеан, — говорила Иоланда Арагонская, — и заслуживает того, чтобы в ее гербе красовались лилии Валуа.

— Может быть, золотая лилия на лазоревом поле? — предположил Карл.

— Одна только лилия? — задумалась Иоланда.

— Я не могу подарить ей три лилии, матушка, все же она — бастардка.

— Именно — бастардка! — воскликнула Иоланда Арагонская. — Прекрасный плод прелюбодеяния, — чуть понизив голос, добавила она. — Амазонка, с мечом в руках, воюющая за королевство своих предков!

— О чем вы, матушка? — поинтересовался Карл Валуа.

Он-то знал, что мысль его тещи всегда будет лететь впереди всех его предположений и фантазий.

— Мы подарим ей герб с двумя золотыми лилиями на лазоревом поле. А вместо третьей будет меч. — По лицу Иоланды Арагонской блуждала озорная улыбка. — Меч, пронзающий корону. — Таким образом мы подчеркнем ее незаконнорожденность — наконец, она бы не увидела свет, если бы Людовик не пронзил венценосную и распутную Изабеллу, а про его меч я наслышана! С другой стороны, именно меч — стезя Жанны, а корона принцессы будет напоминать о ее благороднейшей крови. Это должна быть открытая корона — корона принцев крови!