…Вилли-Нос расторопно занял место у бойницы — секунду назад железный болт французского арбалетчика выбил его соратника, угодив тому в плечо. Коротышка уже стиснул стрелу у наконечника в пальцах левой руки, прижав ее к луку, и отводил тетиву правой, когда увидел хлопающее на ветру белое полотнище и лицо девушки — сведенные к переносице брови, открытый рот, горевшие глаза. Она двигалась прямо на него — и смотрела на него.

— Ого! — сказал он. Иголки были, а не глаза! Вилли-Нос раздумывал недолго. «В шею! — только и пронеслось в его рыжей голове. — Чтоб наверняка!» Пальцы правой руки коснулись ключицы — и стрела ушла вниз. «Успею пустить вторую! — решил он, быстро делая шаг назад и нагибаясь за новой стрелой. — Успею!»

— Вилли-Нос — курносый нос, точно наш дворовый пес! — услышал он скороговорку над собой — его товарищ, уже с натянутым луком, выглянул в ту же бойницу…

Когда Жанна ступила на лестницу, д’Олон не последовал за ней — он окрикнул нескольких арбалетчиков, искавших себе верную цель.

— Убейте любого, кто будет угрожать ее жизни! — указав пальцем на Деву, приказал он. — Любого — не промахнитесь!

Коротышка сделал свое дело, и Жанна, как пушинка, уже замерла на лестнице — она все еще прижимала к себе знамя, хотя ее обожгло — больно. Тогда в бойнице и появился здоровенный лучник, но выстрелить он не успел — трое арбалетчиков выпустили железные стрелы одновременно…

Вилли-Нос натягивал новую тетиву, когда его боевого товарища отбросило назад — один болт пробил ему грудь, другой — шею, третий — прошел через правый глаз. Рыжий Джек умер мгновенно. Вилли-Нос смотрел на обезображенного товарища и не верил своим глазам — все три выстрела предназначались ему, а не Джеку! Коротышка опустился на корточки около бойницы, привалился к бревнам спиной. «Вилли-Нос — курносый нос» — крутилось у него в голове. Ему почему-то расхотелось воевать — совсем расхотелось…

…Удар был сильным, но она удержалась; правда, ей обожгло шею — обожгло больно, и она подумала: «Господи, что это?» А рыжая кукольная физиономия все еще улыбалась ей из бойницы, грозя натянутым луком. Потом силы разом стали уходить, и Жанна решила: «Меня убили…» Древко выскользнуло у нее из рук — она даже не попыталась поймать его, ноги подогнулись, руки вытянулись как плети. Она привалилась на край лестницы, пальцы скользнули по дереву, и Жанна полетела вниз…

Она падала в черную яму, которая встретила ее возней. Дно шевелилось под ней. Это умирали люди, искали спасения, ползли наверх, скатывались назад, плакали и стонали. И она лежала — одна из них — и смотрела наверх, где был отрезок неба, и черные тени двигались по лестницам — наверх, размахивали оружием, с криками срывались вниз…

Жанна понимала, что ее несут — много рук! Она был былинкой в этих руках. Бабочкой, спрятанной в ладонях. И все что-то говорили, звали ее по имени. Но она только чувствовала боль — зудящую боль у шеи. И легкость…

Потом над ней колдовали — срывали с нее латы, рвали рубашку на груди, причиняя боль…

— Господи! — лопотал над Девой Жером Паскерель. — Боже правый! Святая Мария, заступись за нее! Святой Михаил! Что же это такое? Господи!

— Пустите! — очнувшись, ухватив руку врача, пытаясь вырваться, закричала она. — Что со мной?! Пустите!

— Жива! Жива!

Она смотрела на них — обступивших ее, а потом увидела этот уродливый обрубок дерева, торчавший из ее тела. Часть стрелы, пробившей кирасу, срезали, чтобы снять броню. Другая часть — осталась. Стрела вошла под левую ключицу. Рана зудела, точно нарыв. Так хотелось избавиться от этого зуда! Мужчины боялись подступиться к девушке, и тогда Жанна ухватила обрубок стрелы и на выдохе вырвала его из себя. И вновь потеряла сознание — от боли…

Когда на виду у всего войска она получила стрелу, выронила знамя и полетела в ров — штурм закончился. Жан д’Олон и рыцари из охраны Жанны вытащили ее изо рва и понесли к обозу. Англичане злодейски ревели: «Арманьякская шлюха убита! Ведьмы больше нет!» А французы оторопели. Орлеанский Бастард скомандовал отбой. Капитаны устремились к Жанне. Был только один вопрос: «Что — убита? Убита?!» С нее сорвали кирасу, осмотрели рану. Мужчины не знали, как им быть. Ла Ир неожиданно заплакал, глядя на торчавшую из груди девушки стрелу. Лекарь боялся, что его прикончат на месте, если он сделает что-то не так. Но тут Жанна очнулась и, в который раз поразив всех мужеством, сам вырвала из-под ключицы стрелу…

Ее успокоили, рану промыли, смазали жиром и оливковым маслом, перебинтовали.

Пока Жанна спала, Бастард дал сигнал для второго штурма, но он был еще более неудачным. Французы пали духом, англичане, считавшие, что Дева убита, наоборот духом воспрянули.

Второй штурм они отбили с особой злостью!

Близился вечер…

— Надо уходить в город, — в форте св. Августина, ставшем временным штабом армии, сказал Бастард своим капитанам. — Мы потеряли много сил, а Турель держится. Гласдейл — черт бы его подрал!

Они пили вино и ели мясо. Все были мрачными и угрюмыми. Войско оставили отдыхать в поле — все лежали вповалку. Солдаты, кто не спал, тоже ели и пили для бодрости некрепкое вино. Раненых было не счесть.

— Рвы забиты фашинами и мертвецами, — тяжело вздохнул Ла Ир. — Потом придется начинать все сначала.

— Если будет это потом, — усмехнулся Ксентрай. — Фастольфу, я уверен, не терпится повидаться с нами!

Они взглянул на дверь почти одновременно. Там стояла Дева. В полном рыцарском облачении — в своих сверкающих латах. Крови и грязи на них не было. Только зияла дыра в кирасе — под левой ключицей.

— Жанна? — Орлеанский Бастард не верил своим глазам. — Ты?!

Рыцари медленно вставали — один за другим. То, что они увидели, было поистине чудом!

— Мы не будем отступать, — сказала девушка. — Мы возьмем Турель — не сомневайтесь. — Она была на редкость спокойна. — Пусть наши люди немного отдохнут, поедят и попьют. Это поможет им. Англичане не сильнее нас. Сегодня вечером мы вернемся в Орлеан через Турель. Верьте мне.

— Но, Жанна… — только и сумел пробормотать Орлеанский Бастард.

— Я должна помолиться перед битвой, — сказала девушка, повернулась и вышла.

Рыцари переглянулись — это было воистину чудо!

Через час штурм возобновился. Узнав, что их героиня жива, французы возликовали. Те, что больше не хотели брать в руки меч, но желали отступить, вооружились первыми.

Жанна так и не одела шлем — они должны были видеть ее. Девушка шла впереди войска, держа в руке меч. Рядом с ней шагал знаменосец Баск. Телохранители Жанны и капитаны — все были здесь.

Англичан появление Девы повергло в ужас. Гласдейл не верил своим глазам. Такого не могло быть — но это было! Живая и здоровая, как ни в чем не бывало, она шла вперед. Никто из англичан больше не посмел назвать ее девкой или арманьякской шлюхой.

«Ведьма жива, — пронеслось по рядам оставшихся в живых защитников Турели. — Жива!..»