Дошел до конца улицы Советской, когда обратил внимание на двухэтажное строение, вернее, на освещенное окно на первом этаже, затем машинально скользнул взглядом по вывеске, висевшей на стене рядом с массивной дверью учреждения. И с окончательно сформировавшимся решением направился к двери библиотеки, ибо вывеска обозначала именно ее, график работы определял закрытие учреждения в 20.00. Открыл массивную дверь и вошел внутрь. Как же здесь было тепло. Большие чугунные батареи, явно дореволюционные, создавали зону комфорта в фойе библиотеки. Положил руки на батарею и сразу же одернул, она была невыносимо горячая. Сверху вдруг послышался строгий, но приветливый женский голос:

— У нас своя котельная на газе, книги сырость не любят, поэтому мы поднимаем температуру воздуха в помещениях зимой до тридцати градусов. А Вы к нам погреться или в читальный зал? Мы закрываемся через два часа. Поднимайтесь наверх, я Вас чаем с вареньем угощу, это все же лучше, чем у батареи стоять. Я заметила, как Вы мое окно разглядывали с улицы…

Сквозь зубы весело усмехнулся ее наблюдательности. Затем решительно стал подниматься, стремительно преодолев десять ступеней, и оказался перед входом в читальный зал, рассмотрев за застекленной дверью, что он был весьма емким, учитывая ровные ряды столов, стоящих в шахматном порядке. Два ряда шли вдоль стен и один-по центру, на полу между столами-ковровые дорожки, и на каждом столе размещалась настольная лампа. Уютно и тепло, что, наверняка, в первую очередь и прельщало кронштадтских читателей. Налево от входа в читальный зал находился кабинет директора библиотеки, на это указывала закрепленная на двери аккуратная табличка из латуни. Кабинет был небольшой, но и не маленький. Слева у стены стоял письменный стол, а к нему примыкал еще один стол и четыре стула. Судя по количеству стульев штат — состоял из трех-четырех человек. Сидя за чаем с хозяйкой кабинета, мы и познакомились. Звали заведующую библиотекой, она же директор, Виктория Владимировна Гессель, незамужняя девушка лет тридцати, с явно нерусскими чертами лица. Светлый слегка завивающийся волос, продолговатое бледное лицо с прямым носом и голубыми глазами с обесцвеченными ресницами- ну вылитая шведка или норвежка. И, как аксессуар, прямоугольные очки в тонкой оправе, которые завершали композицию ее красивого лица. И сейчас, сидя напротив, она откровенно, оценивающим взглядом разглядывала меня, ничуть не смущаясь, угощала чаем с брусничным вареньем и печеньем.

— Предки Ваши не шведы ли были? — спросил ее откровенно и с любопытством, — ростом вроде Вас бог не обидел, а лицом схожи с жителями Скандинавии. Не из дворянского ли сословия будете, сударыня? В Кронштадте до революции морские офицеры сплошь и рядом были выходцы из дворян Западной Европы. Я иногда такие редкие фамилии в поликлинике слышу: Бриль, Мейке, Стессель, Рошаль…, которые ранее и не встречал, так что, Виктория, колитесь и сознавайтесь. Кто Вы, доктор Зорге?

Мы беседовали более часа, она великолепно разбиралась в библиотечном деле и весьма неплохо — в мужской психологии. Заметив, что меня интересует история участия кронштадтских матросов в революционных событиях в октябре 1917 года, а также возникновение и подавление кронштадтского мятежа в 1921 году, она вышла из кабинета и вскоре принесла из архива материалы, которые при беглом знакомстве оказались мне совершенно незнакомы и вызвали неподдельный интерес. Наличие таких раритетов в архивах Кронштадта вызвало нескрываемое удивление. Откуда в провинциальной библиотеке такое богатство?!

Виктория вновь ненадолго удалилась, а когда вернулась, в ее руках я заметил книгу с обложкой светло-коричневого цвета, где-то на шестьсот страниц. Протянув ее мне, стала внимательно наблюдать за моей реакцией. На обложке было написано: «Судебные процессы над правотроцкистским блоком в 1937 году», а сверху стоял штамп ДСП (для служебного пользования). Я обомлел от того, что впервые держал в руках материалы суда над целой группой троцкистов, да и каких выдающихся: Бухарин Николай Иванович, Рыков Алексей Иванович, Пятаков Георгий Леонидович, Сокольников Григорий Яковлевич, Радек Карл Бернгардович, Серебряков, Леонид Петрович, Лившиц Яков Абрамович, Муралов, Николай Иванович, Дробнис Яков Наумович, Богуславский Михаил Соломонович, Князев Иван Александрович, Ратайчак Станислав Антонович, Норкин Борис Осипович, Шестов Алексей Александрович, Строилов Михаил Степанович, Турок Иосиф Дмитриевич, Граше Иван Иосифович, Пушин Гавриил Ефремович, Арнольд Валентин Вольфридович. Они обвинялись в том, что, будучи активными участниками антисоветской подпольной троцкистской организации, совершили преступления, предусмотренные ст. ст. 58-1а, 58-8, 58-9 и 58–11 Уголовного Кодекса РСФСР (госизмена).

А вот и военные маршалы, готовившие антисталинский переворот. Закрытое заседание Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР по делу состоялось 11 июня 1937 года. Все подсудимые были признаны виновными и расстреляны немедленно по вынесении приговора.

В их числе маршал Советского Союза Михаил Тухачевский — бывший 1-й заместитель наркома обороны СССР, на момент ареста командующий войсками Приволжского военного округа;

командармы 1-го ранга:

Иона Якир — командующий войсками Киевского ВО;

Иероним Уборевич — командующий войсками Белорусского ВО;

командарм 2-го ранга Август Корк — начальник Военной академии им. Фрунзе;

командиры корпусов:

Роберт Эйдеман — председатель Центрального совета Осоавиахима;

Витовт Путна — военный атташе при полпредстве СССР в Великобритании;

Борис Фельдман-начальник Управления по командному и начальствующему составу РККА;

Виталий Примаков — заместитель командующего войсками Ленинградского ВО;

Ян Гамарник — армейский комиссар 1-го ранга, первый заместитель наркома обороны СССР, начальник Политуправления РККА. Этот враг народа, как я помню, перед арестом успел пустить себе пулю в голову.

Эти материалы с грифом для служебного пользования можно было читать только лишь партийной номенклатуре уровня секретарей горкома или райкома, но никак не ниже!

— Послушай, Вика, откуда у вас такое богатство?! И куда ты постоянно бегаешь и приносишь удивительные и редкие раритеты, один другого интереснее, которые, как мне кажется, должны храниться только в столичных библиотеках. Можно мне хотя бы одним глазом взглянуть на ваше хранилище?

Довольная произведенным эффектом, она самодовольно улыбалась, что заставила меня ощутить зуд книгомана:

— Во время войны все библиотеки Ленинграда свозили свои архивы в Кронштадт на хранение, а после победы забирали обратно, но не все. Многое переданное нам было не востребовано по разным причинам, ну и мы молчали, то есть не докладывали. И если тебе так интересно, могу показать архивные стеллажи, правда, придется на второй этаж подняться, но тогда необходимо входную дверь в библиотеку на задвижку запереть, чтобы никто не вошел в наше отсутствие. Ее последнему предложению я тогда не придал особого значения и, как оказалось, зря, Виктория Владимировна верно рассчитала дальнейший ход событий с учетом моего неуемного желания познакомиться с материалами архива.

Закрыв входную дверь библиотеки, мы поднялись на