Неудивительно, что самой популярной литературой того времени стали укиё-дзоси — богато и откровенно иллюстрированные рассказы о повседневной жизни горожан. Некий прообраз комиксов, а точнее — японских эротических манга. Интересно, что постоянными клиентами граверных лавок были не только домохозяйки, проститутки, гейши, актеры, игроки и торговцы, но и самураи, которым появляться в подобных местах запрещалось. Одной из ведущих тем этих повествований в картинках был секс.

Художник — гравер Моронобу подошел к теме «весенних картинок» конкретно, изображая не только любовников в различных сексуальных позах, но также и всех остальных персонажей Текучего мира: маленьких служанок, слуг — мужчин, балагуров, содержателей публичных домов и даже драки пьяных гостей. На протяжении более двух столетий уличные сцены Ёсивара, абуна-е (непристойные картины), сюнга, знаменитые гейши, куртизанки и актеры Кабуки изображались многими художниками. В буквальном переводе «сюнга» означает «весенние картинки» и считается термином для эротической японской графики XVII–XX веков, но слово давно используется как синоним традиционной японской эротики вообще.

Киёнобу (1664–1729) был известен своими эротическими гравюрами и изображениями танцев в Кабуки. За ним последовал Масанобу, развивающий эту же тему, но несколькими десятилетиями позже.

Гениальный Хокусай прославился на родине отнюдь не пейзажными видами, а целыми альбомами с изображениями половых актов. «Веселые кварталы» того времени нередко превращались в артистические колонии, а художники рисовали то, среди чего обитали.

Например, в самом крупном столичном квартале Ёсивара почти постоянно жил великий Китагава Утамаро. Он изображал выдающихся куртизанок и дочерей богатых торговцев, фавориток незарегистрированных чайных домиков и проституток самого низкого пошиба. Утамаро рисовал великих гейш. На его гравюрах мы видим, как женщины играют в волан, созерцают цветущую вишню, сидят у реки, любуются луной, ловят светлячков, пьют сакэ на снегу, идут в храмы, совершают прогулки к живописным местам, посещают театр и увеселительные заведения. Он также рисовал женщин в домашней обстановке: они готовят еду, занимаются шитьем, кормят шелковичных червей. Он запечатлел их в различных позах: вот они выщипывают брови, подкрашивают лицо, отдыхают под пологом от москитов, пробуждаются утром, моют руки, занимаются рукоделием. «Весенние картины» Утамаро (сюнга) стали знамениты, а его серия из двенадцати цветных гравюр, известная под названием «Поэма-сонник с картинками», считается величайшей из всех эротических укиё-э».

— Зачем ты дала ему телефон? — немного недовольно поинтересовалась Лиза, когда мы вышли из ресторана.

— Сама не знаю, — тихо ответила я. — Наверное, понравился.

— Непонятный тип какой-то, — продолжила она и зачем-то остановила такси.

— Пешком дойдем, — попробовала я возразить, но она уже открыла дверцу и сказала на русском: «Амбассадор».

Таксист ее прекрасно понял, улыбнулся и кивнул.

— Посмотри на часы, — сказала она, когда мы забрались в такси. — Нам же нужно привести себя в порядок. Да и надоело мне пешком таскаться!

— Ах, ах! Какие мы принцессы! — рассмеялась я.

Таксист обернулся и тоже радостно засмеялся. Мы непонимающе на него посмотрели, но он только подмигнул и вновь стал смотреть на дорогу.

— Ненормальный какой-то, — тихо заметила Лиза, с подозрением глядя на его аккуратно подстриженный затылок. — Как и этот твой новый ухажер!

— Ну почему сразу ненормальный? — спросила я и не смогла сдержать улыбки, глядя на ее недовольное лицо. — Просто у него настроение хорошее и он радуется таким красоткам, как мы с тобой.

— Да Бог с ним, с водилой, — ответила она. — Но этот Кристиан! Та еще штучка! Так тебя и ел глазами! Просто до неприличия пялился!

— Лиза! Да ведь он художник!

— Но все-таки странно. Имя не наше, а говорит, как наш. Лицо тоже явно не русское. Но, конечно, хорош! Ты, часом, не влюбилась?

— А тебе жалко что ли? — усмехнулась я.

— Господи! — не на шутку испугалась она и развернулась ко мне всем корпусом. — Только этого мне не хватало! Мы в чужой стране, непонятно, что за парень! Мы ничегошеньки о нем не знаем!

— Да успокойся ты! Он и не позвонит! Эскиз у него есть, мы с ним даже расплатились, хотя непонятно за что.

— Вот именно, — нахмурилась Лиза, — ты сама сказала, что эскиз у него есть. А, значит, он может написать картину. Вот и повод принести ее тебе в гостиницу.

— И прекрасно! — отмахнулась я. — Давай закроем эту тему.

Лиза отодвинулась в угол и нахохлилась. Таксист вновь зачем-то повернулся к нам и опять подмигнул.

— И у этого явно нервный тик, — тихо заметила она. — Ох, эти французы! Добра от них не жди!

Спектакль начинался в половине восьмого. Мы приехали в отель около шести. Лиза мгновенно скрылась в ванной, даже не зайдя в номер Григория. Я скинула одежду и улеглась на диване, потягиваясь всем телом. Чувствовала явную усталость, и даже в оперу идти не хотелось.

«Что там сегодня за спектакль? — подумала я и вяло потянулась за билетами, лежащими в конверте на столике.

Я поняла, что это опера Моцарта, но название «Cosi fan tutte» мне ничего не сказало.

«Может, отказаться и остаться в номере? — подумала я, бросив билеты на пол и перевернувшись на спину. — Приму ванну, поваляюсь на диване, просто отдохну».

— Иди, ванная свободна! — раздался в этот момент приглушенный голос Лизы из приоткрытой двери.

— Сейчас, — ответила я, но не подумала встать.

Лиза скоро появилась в халате и с мокрыми волосами.

— Ты чего разлеглась? — возмутилась она. — Быстро приводи себя в порядок! У нас почти нет времени.

— Успеем, — равнодушно ответила я. — До Гранд-Опера два шага.

— Что это за настроение? — затормошила она меня. — Собирайся, кому говорю!

В дверь постучали.

— Не иначе твой раб явился, — заметила я и встала, накинув халат.

Лиза пошла открывать, что-то недовольно бурча себе под нос.

Но это оказался Кристиан. Я буквально онемела, когда его увидела.

— Но каким образом? — начала я и, к своему удивлению, почувствовала, что краснею.

— Решил лично, — мягко ответил он. — Не возражаете?

— Пойду Григория потороплю, — сказала Лиза, выглядывая из-за его спины, и тут же скрылась.

Я нервно запахнула халат и пригласила его присесть. Крис снял короткое серое пальто, шарф, но почему-то остался в берете. Он подошел к дивану и поднял валяющиеся билеты.

— О! Опера Моцарта! — проговорил он, кладя билеты на стол и не сводя с меня глаз.

— Наверно, — ответила я, тоже неотрывно глядя на него. — Только я совсем не знаю французский.