у рта резко контрастировали с молодыми, озорными угольно-чёрными глазами, — много ли нам теперь надо-то? Живы остались — вот уже и повод. А уж приезд самого инквизитора — о-о-о, это событие знаменательное, на целых три дня народных гуляний с обязательным балом-маскарадом тянет!

— Только не на что нам теперь шумные гуляния устраивать, — вздохнул мужчина в богатой, но изрядно потрёпанной одежде, пошитой явно на более крупную фигуру.

— Ничего, — беззаботно отмахнулась молодайка в таком тесном корсете, что налитая грудь спелыми дыньками едва ли наружу не выпрыгивала, — живы остались, сумеем и разбогатеть. Кроме смерти всё на свете поправимо.

— Уж не побрезгуйте, господин инквизитор, — отвесил Тобиасу низкий поклон молодой мужчина, на рукавах которого были нашиты целых семь траурных лент, — почтите наше торжество своим присутствием.

Инквизитор внимательно посмотрел на притихших, словно дети малые в ожидании чуда, горожан. Конечно, можно было холодно и вежливо отказать, спорить и настаивать никто бы не посмел, все бы послушно разошлись по домам, даже не прикоснувшись к наверняка выставленным на длинных столах в самом красивом местечке города угощениям. Откровенно говоря, отказаться и следовало бы, расследование ещё толком и не началось (а ведь второй день уже за полдень перевалил!), зацепок никаких, да и вообще, не гоже стражу справедливости дурацким суевериям потакать. Тобиас прекрасно понимал, что приглашают его на праздник не просто потому, что он весь такой из себя замечательный, да и торжество устраивают отнюдь не потому, что страх как погулять да попировать захотелось. Нет, это, конечно, тоже, но главная причина таилась в том, что в первые три дня своего появления в городе инквизитор может открыть грань между мирами и на один час призвать недавно ушедшие души. По большому счёту, все эти наряды и угощения для них и готовились, чёрное проклятие многих лишило самых дорогих и любимых, как же упустить возможность с ними свидеться? А вдруг не врёт народная молва, вдруг инквизитор явит чудо? Тобиас вздохнул, чувствуя, как опаляют его полные безмолвной отчаянной мольбы взоры, как витают в воздухе, стискивая грудь, невысказанные просьбы. Истинный страж справедливости не должен потакать предрассудкам, это неустанно твердили наставники все годы учёбы. Только поиск истины, только отстаивание справедливости, только разящий меч правды. Как говорится, ни любви, ни тоски, ни жалости. Тобиас вздохнул, поправил ножны с зачарованным, против нежити и тёмной магии заговорённым мечом и низко поклонился, коснувшись пальцами земли:

— Принимаю ваше приглашение с благодарностью и почтением.

Горожане воодушевлённо загалдели, загомонили, кто-то истерически засмеялся, кто-то принялся исступленно обниматься, кто-то даже запел, а потом сразу, не завершив мелодию, отчаянно зарыдал. Гомон поднялся неописуемый, но вот Элеас повелительно вскинул ладонь и все моментально замолчали, приосанились, разом вспомнив о правилах хорошего тона и гостеприимства.

— Сюда пожалуйте, — прогудел Элеас, величественно указывая на тщательно выметенную, украшенную пёстрыми домоткаными половиками дорожку.

— Просим, просим, — загудела толпа, почтительно расступаясь и снова кланяясь инквизитору. — Только после вас.

Один конопатый хулиганистый мальчуган хотел было сунуться вперёд, но на него так грозно прицыкнули, что мальчуган побледнел и быстрее вспугнутого зайца юркнул в толпу. Тобиас, сдержанно улыбаясь и любезным кивком головы отвечая на многочисленные поклоны, первым двинулся по застеленной половиками дороге, за ним направились и горожане, в строгой иерархической последовательности.

Инквизитор не ошибся, когда предположил, что столы с угощениями поставят в самом живописном местечке города. Брызжущие безудержной зеленью старательно подстриженные кусты служили живой рамой для прелестной площади, со всех сторон украшенной живописными клумбами, узорчатыми скамеечками и причудливой работы вазонами, наполненными редчайшими, любовно выращенными цветами. В этом ясном, напоенном ароматом цветов и радости бытия уголке казалось, что нет и не было никогда никакого смертельного проклятия.

«А ведь здесь действительно не ощущается тёмной магии, — подумал инквизитор, покосился на вделанный в оголовье меча кристалл безмятежно голубого цвета и озадаченно покачал головой. — Странно, очень странно».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Терзаться догадками Тобиас не стал, улыбнулся широко и громко провозгласил:

— Дивное место! Как же вы сберегли такую красоту?

Жители Лихозвонья озадаченно притихли, запереглядывались, друг друга в бок затолкали, растерянно пожимая плечами.

— Да вот… Как-то так, — пролепетала дородная женщина, ловким рывком оттаскивая в сторону дочурку, вознамерившуюся продегустировать пышный бутон розы.

— Оно всегда так было, — прогудел сухощавый мужчина, чьё тщательно вымытое лицо продолжало хранить следы угольной пыли.

— Мы привыкли, так даже и не спрашиваем уже, кто нам такую красоту сотворил, — поддакнула рыжеволосая девушка, поправляя тугие косы, перевитые чёрными траурными лентами.

Странно. Очень странно. Если в городе есть такой заповедный уголок, не подвластный чёрной магии, почему жители Лихохзвонья предпочли остаться в своих домах, а не перебрались туда, где безопасно? А может, перебрались, но не все?

— Вы здесь чёрный мор пережидали?

Жители Лихозвонья опять примолкли озадаченно, потом протянули растерянно:

— Н-нет. Мы об этой площади, признаться, и не вспомнили. Только сейчас вот, когда решали, где лучше празднество устроить, это место сразу и назвали.

Внешне Тобиас сохранял полнейшую невозмутимость, но в душе его кипела тысяча вопросов. Что это за место, почему в трудный час о нём никто даже не вспомнил? Может быть, эта площадь как-то связана с чёрным мором? Или нет? Мало ли, вдруг здесь просто источник магических сил неподалёку.

— Прошу к столу, — провозгласил градоправитель, лично отодвигая массивное, украшенное бархатом и позолотой кресло для инквизитора.

Жители Лихозвонья терпеливо дождались, когда дорогой гость изволит занять место во главе стола, а Элеас расположится по правую руку от него, и лишь после этого принялись рассаживаться. Зазвенели столовые приборы, зашипело, разливаемое по кубкам, пенистое вино, брызнул жир нарезаемого на куски зажаренного в меду с травами и ягодами мяса, сначала робко, а потом всё громче зашумел общий разговор. И вот уже музыканты принялись настраивать свои инструменты, а первые пары вышли в круг, заново открывая для себя забытые за время мора беззаботные танцы.

— Господин инквизитор, не откажите? — подскочила к Тобиасу русоволосая девушка, хитро стреляющая глазами в стайку хихикающих неподалёку подруг.

Инквизитор отодвинул в сторону кубок, тщательно протёр руки дорогой салфеткой и вежливо улыбнулся:

— Танцевать с такой красавицей честь для меня.

Девица зарделась пуще прежнего, даже споткнулась от волнения, но не отступила, павой проплыла мимо подружек,