Поле, сплошь залитое черной грязью. Кое-где из грязи торчат невысокие обломки обуглившихся деревьев. Вдалеке — километрах в двух — маячит какая-то развалюха с покосившейся крышей. Над ней возвышается шест. На нем — тряпка какая-то серая поникла. Развалюха то ли горелая, то ли просто измазанная той же черной грязью, которой покрыто все поле, до самого горизонта, до серого неба.

Запах стоит — страх! Вонища ужасная, скулы сводит. То тут, то там в черной грязи медленно, лениво вспухают громадные пузыри. Лопаются, и над ними повисает неприятного вида сероватый дымок. Наверное, от этих-то пузырей в основном и воняет так гадостно.

Тоска, короче. И все такое...

И чего теперь? И теперь это нам туда вот идти?!

Не, нормально, да?

Всю жизнь мечтал в дерьме выкупаться! А ведь идти-то долго, за горизонт куда-то. Я по наивности было спросил, не в той ли развалюхе маг живет. Но еще до того, как меня Эллина обругала, понял, что не в той. Это ж надо на всю голову больным быть, чтобы жить в такой вот вонище...

Катя втянула носом воздух, поморщилась.

— Машину надо было брать, — говорит. — Давно бы уже там были.

— На машине не пройдем, — возразила Эллина. -Сама же знаешь. Забыла, как тебя из этого же самого лесопарка по кусочкам вытаскивали?

— Помню, — спокойненько так ответила Катя. — Но сейчас нам бы броневичок не помешал. А гоблинов здесь сейчас нет, напрасно боялись. И Корпуса Верных Защитников — тоже...

Она тут руку свою вытягивает, пальцы растопыривает и на колечко внимательно так смотрит.

— Точно, нету, — кивает Катя. — Охранные заклятия действуют. Они о нас просто не знают. И заклятий этих дня на три хватить должно. Ну или чуть меньше... Может, поискать транспорт? Здесь поблизости есть одно местечко, там машину раздобыть можно.

— Нет, — качает головой Эллина.

Не, нормально, да? Это что же, тащиться нам всем теперь по этой вот мерзости пешком, да?

— А если обойти? — интересуюсь я у Эллины.

— Как? — Эллина посмотрела на меня своими глазищами — я аж оробел слегка.

— Ну, по Севастопольскому проспекту, — поясняю. — Он же вроде заворачивает там...

— Нет, — обронила Эллина и отвернулась.

Зло меня взяло.

— Чего — нет? — спрашиваю.

— Не обойти, — отвечает.

— Почему? — продолжаю.

— Банды. Ловушки.

— Ага, понятно, — киваю. — Могла бы так сразу и ответить, а не рожать по одному слову.

— Что? — Эллина опять уставилась на меня.

Но я выдержал ее взгляд и нагло так объяснять принялся:

— Могла бы просто сказать, что, мол, такие дела, Прыжок, что по Севастопольскому проспекту обойти эту помойку не удастся, потому что на пути встретятся всякие там ловушки и враждебные нам банды, которые...

Худая-то она, может, и худая, но прикладом бьет — будь здоров. Когда я снова дышать смог, разогнулся, посмотрел на нее — Эллина спокойно так стоит, словно и не человека ударила, а гадину ядовитую, — и говорю:

— Еще раз меня стукнешь — убью.

— Ты?! — удивляется.

— Я, — отвечаю. — Улучу момент и убью. Слово даю. Я тебе не дрянь какая-нибудь, чтобы меня без дела пинать. Ясно?

Молчит. Смотрит. И я молчу, смотрю. И тут в глазах у Эллины что-то мелькнуло. Она опустила взгляд, отвернулась и продребезжала:

— Ладно. Не буду...

Я кивнул и повернулся к нашим. Они все стояли шагах в пяти, глаза обалдевшие, рты раскрыты, молчат, дуреют от происходящего. Наверное, при них еще никто никогда так с Эллиной не разговаривал. И никому она еще таких ответов не давала. А может быть, потому и не давала, что не разговаривал никто...

— Ну что? — спрашиваю. — Пойдем, что ли?

Эллина махнула рукой, и мы побежали по этому болоту.

Удовольствие ниже среднего, скажу я вам. Первое время я нос еще зажимал, а потом плюнул на вонь. Да она вскоре и чувствоваться перестала, вонь та.

Эллина бежит первой, я с Колобком — за ней. Остальные — следом. Но веселее всего, конечно, мне и Колобку. Потому как вся грязь и гадость из-под ног Эллины летят прямехонько нам в рожи. Не, нормально, да?

Хотел я ее окликнуть, чтобы не так хлюпала, только рот открыть успел — минут пять потом от грязи отплевывался, и все такое. Правда, быстро бежали. Колобок сразу сообразил, пристроился рядом с Эллиной, чтобы грязь не глотать. А я... Да и я тоже не дурнее его, просто не могу я так быстро бегать. Хотел было догнать их — куда там! Минут через десять-пятнадцать вся команда уже остановилась, меня типа поджидают.

— Быстрее ногами перебирай, — Дашка мне.

Хотел я ей ответить, да дыхание перевести не могу. Кивнул только.

Через час примерно я уже слабо соображал, кто я, куда бегу и зачем. Дышать было нечем, вместо воздуха — одна сплошная вонь. Голова кружилась, хотелось остановиться и рухнуть — прямо в черную грязь. Хорошо еще, что автомата у меня нет. С такой здоровой железякой я бы точно вырубился.

Вся наша команда ушла вперед уже метров на триста. Отстаю я, не могу так быстро бежать.

Мелькнула было мысль, что вот сейчас-то самое подходящее время и есть для того, чтобы слинять. А потом подумал: куда ж тут слиняешь? Далеко ли убежишь? Они ведь догонят. На расстояние выстрела ко мне подойти сейчас — раз плюнуть.

Нет, не время еще. Раньше надо было, ночью. А сейчас — только вперед, за командой.

Остановились они, меня поджидают. Доплелся я до них, язык на плече. Дашка-стерва сразу же:

— Дохляк ты, Прыжок!

А Юрка этак винтовкой своей пошевелил. Мол, и мне пошевелиться нелишним будет. Гнусь — тот молчит, в глаза старается не смотреть. Эллина тоже взгляд отводит. Макс — этот почему-то сочувственно так смотрит. Не понимаю я Макса, хоть убей!

И тут Колобок говорит:

— Вы идите, а я с Прыжком останусь.

— Зачем это? — настораживается Гнусь.

— Одному нельзя тут, — говорит Колобок. — Плохо тут одному, нельзя...

Ну, это я с ним, конечно, согласен. Одному тут нельзя. Да и двоим — тоже.

— Идите, идите, — говорит Колобок. — Все путем будет, зуб даю.

Эллина кивнула, махнула рукой и продребезжала:

— Вперед!

Ну, это, конечно, неплохо придумано. Всем нам тут, на пустоши этой, маячить не следует, и все такое. Лучше им нас подождать где-нибудь дальше — где посуше и воняет не так сильно.

Посмотрели мы с Колобком, как команда по лужам скачет, переглянулись, и Колобок говорит:

— Шагом пойдем. Я тоже устал как собака.