В итоге я уломал Брента пойти на башню с треком для роликовых санок, обвивающим ее, как анаконда, и с зарешеченными кабинками, которые страшно скрипят, когда несутся вниз. Мои родители не очень охотно отпускали нас туда. По слухам, дети гибнут там каждый год.

Пока не подошла наша очередь, Брент стоял рядом и молчал. Но, увидев маленького деревянного клоуна с вытянутой рукой, показывающей, до какого роста нужно дорасти, чтобы тебя пропустили, он сказал: «Нет, Мэтти. Папа запретил». Тогда он был, наверное, на четверть дюйма, выше простертой конечности.

«Но ведь не сегодня», – напомнил я.

«Просто ты думаешь, что можешь меня напугать», – сказал он, и был прав. Мной владело тогда то же щекочущее чувство, которое несколько лет спустя заставит меня украдкой защелкивать наручники на запястьях учителей. И делать много чего другого.

Самоутверждаясь, я еще и посмеялся над братом. «С чего ты взял, что я хочу тебя напугать?» «С того, что ты хитрый, – ответил Брент вполне в духе своего возраста – пяти или, может, шести лет. – С того, что тебе на этой штуке не так страшно, как мне». Затем он взял меня за руку и не выпускал ее до конца аттракциона.

Я впиваюсь ногтями в спину каменной черепахи, до боли в легких заглатывая морозный воздух. Возле культурного центра на той стороне парка вижу телефон-автомат. Надо позвонить Лоре. Но сначала – Бренту. В кои-то веки я совершенно уверен, что мне есть что ему сказать. Я делаю еще один вдох и задерживаю его, пока не спадает напряжение в легких. Затем съезжаю с черепашьей спины и бегу к телефону.

И только набрав код Лексингтона, я вспоминаю, что надо позвонить в справочное. Месяца полтора назад Брент переехал. Я ни разу не был в его последней квартире. Я даже не уверен, что когда-нибудь звонил туда. Можно, конечно, спросить его номер у родителей, но мать наверняка разразится слезами благодарности, а этого мне уже не вынести. Все-таки я хочу сделать это для нас с ним, а не для нее.

У Брента никто не отвечает, даже автоответчик, если таковой у него имеется. Гудки неприятно буравят ухо. Я быстро вешаю трубку.

И так всю жизнь. В те редкие моменты, когда один из нас ощущает родственную связь и идет на контакт, другой либо не хочет, либо не может ответить. Мои отношения с Брентом – из числа тех немногих моих отношений, когда вину можно разделить поровну. В конце концов, он начал зубоскалить надо мной, над моими «Битвами умов» и над моими домашними затеями еще задолго до нашего отъезда из Детройта. Если я был не в меру странным старшим братом, то он – не в меру жестоким младшим.

Но сегодня я ощущаю в своей руке его призрачную ладошку, я вижу, как он бежит рядом со мной по парку, и очень хочу, чтобы он оказался дома. Я очень хочу, чтобы в это утро нам как минимум не удалось пообщаться не заочно.

Был первый осенний учебный день; прошло почти сорок пять минут после звонка, но урок еще не начинался, и все «филхартовцы» резвилось на улице. Дети висели на деревьях, бросались свертками тщательно упакованных завтраков, сдирали до мякоти кору с берез и смотрели, как те «плачут». Ко мне подошел Джейми Керфлэк и, протянув руку для приветствия, попросил о матче-реванше в «квадраты». Мы сыграли до двух очков, а потом он залепил мне мячом в лицо.

Прошлой ночью в школе, по всей видимости, орудовали вандалы. Учителя соскабливали со стен граффити, отдирали лезвиями «Игзэкто» и пилочками для ногтей бамперные наклейки со шкафов. Надпись на них, черными буквами на белом фоне, гласила: «Арнольд Гросс – истязатель детей». Потом, на линейке тем же утром я спросил у новой учительницы, старшей нашего ряда, кто такой Арнольд Гросс. Учительница пожала плечами и сказала, что понятия не имеет: она только что приехала сюда из Сандаски[24]и уже успела об этом пожалеть. – Покойный судья, – ответила за нее Тереза, стоявшая передо мной в первом ряду.

Я вытянул руки по швам, недовольный тем, что она знает. Как всегда, я не совсем понял, что она имела в виду, а она не объясняла.

– Из Сандаски? – переспросил Джон Гоблин. – А вы не были на Кедровом пике?

Весь наш ряд грохнул со смеху, и Джон с Джейми Керфлэком принялись рассказывать, как во время выездной экскурсии в лагере «И-Кэмп»[25]два года назад одного нашего одноклассника, Гаррета Серпайена, вырвало на аттракционе «Рудник» на Кедровом пике. Им пришлось на полчаса закрыть трек, чтобы шлангом смыть с него блевотину.

Я наклонился вперед, нашел глазами Гаррета в конце моего ряда и стал ждать, когда он на меня посмотрит. Из всей школы я один был с ним на той экскурсии. Мы присочинили эпизоды о закрытии трека и о смывании шлангом блевотины уже в автобусе на обратном пути. Гаррет поймал мой взгляд и улыбнулся – легко и просто. Вся эта история, очевидно, доставляла ему такое же удовольствие, как и всем. Может, потом он вернулся и покорил «Рудник», подумал я. А может, ему было все равно. Вспоминая, как он годами питался бутербродами с кугелем и картоном, как весело шагал домой без провожатых, размахивая мягкой пластиковой коробкой для завтраков, я вдруг понял, что испытываю перед ним восхищение, и это меня ошеломило.

Двадцать минут спустя миссис Джапп принесла извинения за задержку и сообщила, что разошлет нашим родителям письменные уведомления об экстренном родительско-учительском собрании, которое состоится завтра вечером. Затем мы разделились по классам, и я проследовал со своим в конец левого крыла, в кабинет мисс Эйр.

Над входом нависало гигантское дерево из поделочной бумаги. Птичьи гнезда из папье-маше украшали многочисленные таблички «Выход». Каждый дюйм каждой стены был использован под плакаты с правилами противопожарной безопасности и под разноцветные листы, оповещающие, что «Образцовый ученик всегда…». На задней стене рядом с часами висела увеличенная фотография орла с красноречивой надписью: «Я зорко слежу за тобой». Две канарейки порхали и щебетали в устланной листьями клетке, подвешенной у окна, выходящего на асфальтированную площадку.

– Ух-ух-ух! – заухал Джон Гоблин, когда мы вошли.

– Карр-карр-карр! – прокаркал вслед за ним Джейми Керфлэк, и вся их пернатая команда дружно захохотала.

Тереза выбрала первую парту и села, низко опустив голову, ни с кем не обмолвившись ни словом. Когда новичок Спенсер Франклин сел рядом с ней, она подняла на него глаза, и я увидел, как она произнесла: «О!» Спенсер улыбнулся, и она тоже – чуть смущенно. Два дружка Джейми Керфлэка разместились за ними. Один посмотрел на Спенсера, потом в пол и сказал: «Привет!»

– И тебе привет! – ответил новенький. Он был в ярко-красных кроссовках.

– А этот-то что здесь делает? – пробурчал позади меня Джейми.

Я решил не оборачиваться, только пропустил его вперед и сел рядом со Спенсером. Я видел, как он снова что-то сказал Терезе, но не расслышал, что именно.