Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гендиректором? - заржал Вадик, как конь.
– Не, начальником охраны.
Вадик заржал еще веселее и громче, как два коня, и едва не врезался в светофор. Обругал его, вывернул руль, взвизгнул шинами и помчался дальше.
– А я эту Розу с Мари знаю. Он рядом с нами живет. В шестом доме. Он, типа, квартиру там снимает. Тупой, блин, и жадный.
Тупой - ладно. А что жадный - эта оценка необъективная. Я сразу понял, что Вадик со своими качками наезжал на него, да, видно, много не выжал. Потому и жадный. Специфическая такая логика, бандитская.
Мы въехали в наш двор, поблагодарили Вадика и помчались обедать.
Родителей дома не было. Была записка от мамы с указанием вымыть посуду. Вот тут я и отыгрался за стекло, отомстил Алешке:
– Разбирайся! - И указал на раковину, битком набитую грязными чашками и тарелками. - Твоя очередь.
Но Лешка и тут вывернулся:
– Я знаю, что нам дальше делать. Придумал.
– Ну? - заинтересовался я. Мне казалось, что мы зашли в тупик. Но у Алешки, надо признать, балбешка здорово работает. Когда надо.
– Сейчас эта розовая Мария будет звонить Карабасу, факт?
– Уже позвонил, - согласился я.
– Карабас к нему должен приехать. Факт?
– Факт, факт, - нетерпеливо согласился я. - Дальше что?
Вместо ответа Алешка так недвусмысленно взглянул на раковину, что я взвыл. А он равнодушно пожал плечами: мол, выбирай.
Шантажист! Вымогатель!
Я с такой злостью повернул кран, что струя воды с силой ударила в верхнюю тарелку и швырнула остатки рисовой каши в потолок. Утешило меня немного лишь то, что досталось не только потолку. Но Алешка хладнокровно вытер лицо рукавом и сказал:
– Сейчас мы домоем посуду и… потолок и поедем следить за домом номер шесть.
«Мы домоем»! Хорошо сказано. А «поедем» - еще лучше. Во-первых, зачем ехать, если этот дом - соседний? И во-вторых, - на чем? На лифте? Или на попах со снежной горки?
Все это я бормотал сквозь зубы, злобно терзая мочалкой засохшие тарелки. Скорей бы каникулы кончались!
– Все! - мстительно сказал я, поставив последнюю тарелку в сушилку. - Поехали! Вызывай карету к парадному подъезду.
– Потолок, - поднял палец Алешка.
Я схватил швабру и смел с потолка прилипший рис вместе с побелкой. Хотя мне гораздо больше хотелось хватить этой шваброй по балбешке одного маленького нахального воробья.
Знал бы я, что еще этот воробей мне приготовил!
– Ключи от машины возьми, - сказал он, когда мы оделись.
– Зачем? Она же не заправлена.
– Из машины удобнее следить, - авторитетно заявил Алешка. - Во всех кино так показывают.
– Интересный ты у нас, - ехидно заметил я, - только глуповатый. Что мы на таком расстоянии разглядим? От нашего дома.
Алешка холодно взглянул на меня. Он этому взгляду у мамы научился. Она им на папу смотрит, когда ему зарплату задерживают. И так же, как мама, холодно пояснил:
– Мы до шестого дома доедем.
– Как?
На что он с полной уверенностью заявил:
– Очень просто, - и захлопнул дверь.
АНОНИМКА В СОБАЧЬЕЙ ШАПКЕ
Мы подошли к машине. Сгребли с крыши и капота снег, отперли передние дверцы.
Я ухмылялся. О, знай я, что он задумал, я бы не смеялся, а рыдал.
– Садись за руль, - деловито распоряжался Алешка. - Сними с тормоза. Сними со скорости. Вылезай. - Он уселся на мое место и сказал, вцепившись в баранку: - Поехали.
Я насмешливо зафырчал, как Фролякин, когда он садился за руль. Да еще и побибикал на весь двор. А зря…
– Давай, давай, - настаивал Алешка. - А то опоздаем.
Мне эта дурацкая шутка уже надоела, но я не стал его огорчать и сел в машину рядом с ним, на правое сиденье.
– Ты куда? - завопил Алешка. - Сзади толкай!
И тут до меня дошел его коварный замысел. Во всей гнусной полноте…
До шестого дома по прямой было не так уж далеко - метров двести пешеходной дорожки. Она была небрежно расчищена, вся в раскатанных ледяных проплешинах да еще заметно шла в горку.
До сих пор не понимаю, почему я не хлопнул дверцей и не вернулся домой. Нет, дверцей я все-таки хлопнул (отчего она жалобно повисла на одной петле), а домой не пошел. Вместо этого я обошел машину, уперся руками в багажник и заскользил подошвами по утоптанному снегу.
Машина не дрогнула. Дрогнул багажник. Крышка его отперлась и взвилась вверх, едва не зацепив мой нос. Я вернулся на место и с облегчением сказал:
– Машина примерзла.
– Ну и что? - Алешка высунулся в окошко. - Ты ее раскачивай, раскачивай…
Уж я ее раскачивал, раскачивал… Пока мои ноги не поехали назад, и я опять едва уберег свой нос - теперь уже от бампера.
– А ну-ка, взяли! - Проходящий мимо парень уперся в багажник.
Я встал, отряхнулся, пристроился рядом.
– Взяли! - командовал он. - Еще раз! Пошла, родимая!
«Родимая» пошла: выползла со своего места и покатилась к дорожке. Поскрипывая и позвякивая. А у дорожки опять встала. Потому что парень свернул в сторону и махнул нам рукой:
– Пока, пацаны. Счастливо доехать!
– И все? - заорал я ему вслед. - А дальше?
– А дальше сами! - И он побежал к автобусной остановке.
Метров десять я еще осилил. Потом остановился и вытер шапкой пот со лба. Хватит!
Машина тем временем задним ходом медленно, но верно вернулась на исходную позицию.
Алешка вышел, смерил меня ледяным маминым взором и задумался. Но ненадолго.
– Ищи буксир.
– А что скажем?
Действительно, как можно объяснить: зачем два пацана перегоняют чужую машину из одного двора в другой?
Алешка и тут нашелся:
– Скажем, что с буксира пробуем завести. Понял? Иди.
Я вернулся в наш двор. В него уже возвращались на ночевку машины. Владельцы выходили из них, хлопали дверцами, поднимали капоты, пикали сигнализациями.
Кого просить?
После недолгого раздумья я подошел к дяде Феде Копытину. Он был из тех автолюбителей, которые не столько сами ездят, сколько всем помогают и советуют. Он вообще был добрый человек. И весь двор звал его дядей Федором. Хотя он больше был похож на Шарика, особенно зимой, когда носил свою старую зимнюю шапку из собачьей шерсти, у которой одно ухо загибалось кверху, а другое печально висело вниз.