Выход на объект укрепил недобрые предчувствия Валентина – гермодверь не открывалась уже очень давно. У бойцов с собой был специальный ключ-стартер для распечатывания таких дверей, установленный в правильном месте он разряжался с определенной частотой в толщу двери, активируя пиропатроны, расталкивающие створки на небольшое расстояние. Пока шла накачка ключа, группа еще раз проверила оружие и связь. Зеленый огонек возвестил о готовности прибора к работе.

– Оружие к бою, фонари не включаем, огонь открывать по необходимости. Помните – там наши люди, с которыми нам надо установить контакт. Внутри могут быть какие-то проблемы, мы должны быть готовы ко всему, – после этих слов Сергеенко нажал на кнопку активации. Лампа погасла, он отцепил прибор и отошел от двери. Секунд через 20 по массивной гермодвери прошла вибрация и створки отскочили друг от друга, обнажив проем полутора метров шириной.

Из проема вывалилось три скрюченых тела, Валентин уловил застарелый трупный смрад даже через фильтры шлема. Темнота по ту сторону двери не была кромешной – кое-где на стенах еще горели лампы аварийного освещения, так что приборы ночного видения, встроенные в шлемы бойцов, работали хорошо. 80 человек, перешагивая через иссохшие мумии, просочились в проем. Внутри их встретила картина страшного разрушения – с той стороны шлюза вповалку лежали кучи высохших тел, стены испещряли отверстия от пуль, виднелись следы пожара. Несколько сотен человек, судя по остаткам одежды тут были и гражданские, и военные, сошлись в смертельном бою у выхода из комплекса. Бойцы '30–30' аккуратно перешагивали через мумии мужчин, женщин и детей. Комплекс стал огромным склепом, в котором по документам должно было быть более двух с половиной тысяч человек. Отряд двигался по единственному тоннелю в сторону караульных помещений и КПП, продолжая натыкаться на тела погибших в борьбе людей. Никаких признаков жизни не наблюдалось, трагедия случилась здесь много лет назад.

– Капитан, в сети есть питание, реактор еще работает, – доложил один из бойцов.

– Продолжаем движение, всем быть начеку, мы пока не встретили и половины обитателей. Если тут еще есть кто-то живой – думаю они могут быть нам не очень рады.

Группа последовательно пересекала заброшенные помещения – раскуроченный КПП, усеянную телами площадь транспортного узла с остовами сгоревших поездов метро.

Время от времени попадались хорошо освещенные коридоры и помещения, кругом царила грязь, сырость и смерть. Читая настенные надписи, Сергеенко начал понимать, что тут произошло – бунт. Голод, нужда, отсутствие цели – привели к восстанию. Кругом были призывы взломать двери и выйти в мир, проклятья в адрес администрации, требования к солдатам не подчиняться преступным приказам. Тут и там попадались наспех возведенные баррикады, усеянные телами их защитников и штурмующих. Через некоторое время начали попадаться указатели – нарисованные на стене краской стрелки. Бойцы двинулись по ним дальше, продолжая углубляться в недра комплекса. Через примерно километр блужданий по корридорам, они вышли в просторное помещение, которое раньше наверняка было центральной площадью города. Теперь же она была похожа на грязную свалку вперемешку с поселком бомжей – вокруг были горы мусора, грязные шатры, тряпье и кости валялись под ногами. Кости были человеческими, еще розовыми от недавно укрывавшей их плоти. Каннибализм, вот что это такое, подумал Валентин. Его группа распределилась по площади, бойцы залезли в каждый вонючий шатер, под каждую тряпку. В итоге в центр освещенного круга выволокли 42 обтянутых кожей скелета в грязных, ободранных лохмотьях. В нем бурлила ненависть к одичавшим согражданам, он не мог принять такой выбор.

– Скоты, среди вас еще остался хоть кто-то, владеющий человеческой речью? – обратился к дикарям Сергеенко. Его люди разделились – часть держала под прицелом это жалкое стадо, другая – взяла под охрану все входы.

Один из оборванцев, тараща на него впалые глаза поднял руку и запинаясь, глотая звуки, произнес: Я могу!

– Пойдешь со мной, – с брезгливостью в голосе ответил ему командир.

Через два часа с той стороны, куда Сергеенко увел дикого жителя 'Радоприбора', раздался одиночный выстрел. Остальные пленные повернули свои пустые лица в сторону звука, не замечая, как их охранники подняли оружие на изготовку. Через 5 часов живыми в комплексе остались только пришельцы с поверхности, которые разделившись по-хозяйски деловито принялись рыться в картотеках, отбирая ценную документацию, которая еще послужит советским гражданам. Последней задачей было заглушить реактор и вновь запечатать этот склеп. Может быть когда-нибудь сюда еще придут люди.

Иркутск. Городская клиническая больница?8.

Он жадно присосался к бутылочке минеральной воды, которая по случаю оказалась у Маши с собой. Выпив ее всю залпом, он перешел прямо к делу – нельзя терять ни минуты:

– Маша, ты на машине?

– Да, ты только не дури, тебе бы тут хотя бы денек под присмотром полежать! – решительно сказала она.

– Срочно уходим отсюда, едем к тебе, быстрее. Где мои вещи? – он резко сел и в голове тут же взорвалась авиабомба боли, – Мммммм, как же больно…

– Радуйся, что глаз на месте, а то сразу было непонятно – есть ли он еще у тебя.

– Помоги мне подняться, надо быстрее уходить. Помнишь Макса?

– Торчка, чтоли? Ну да, помню – нервный такой.

– В общем он уже наверное пошел к ментам, да еще и до кучи конторским мою пропажу сдал, а у них там вчера очень нехорошая ситуация вышла и мне меньше всего сейчас надо оказаться их козлом отпущения, быстро тащи сюда мои штаны, как же больно, черт!

Кое-как собравшись, в обнимку с Машей Константин спустился на первый этаж и проковылял к выходу. Персоналу было глубоко наплевать на него, так что никаких препятствий на пути они не встретили. Машина белая Нива стояла на другой стороне улицы, едва она тронулась – к больнице подъехал черный автомобиль с мигалкой, который пустили прямо на территорию.

Мурманск. Военный городок.

Теплым летним вечером семья морского офицера в отставке собралась на маленькой кухне. В чашках дымился ароматный горячий чай, в стеклянной вазочке лежали сладости. Легкую клеенчатую скатерть трепал ветерок. На шести метрах кухни размещалась простая мебель, небольшой стол, плоский маленький телевизор, белый холодильник, и пыльный старый радиоприемник 'Океан-209'. Радио было причудой пожилого главы семейства – крепкого и здорового как медведь старика с лихими густыми усами. Однажды в 1994 году он принес это радио домой, водрузил на тогда еще холодильник ЗИЛ, воткнул вилку в розетку, включил и строго-настрого запретил домочадцам трогать, выключать или перенастраивать. Перечить капитану атомохода в этой семье было не принято, так что все быстро смирились с таким заскоком и радио все эти годы тихонько работало на пустой частоте, издавая легкое шипение статики на минимальной громкости.

За столом сидело четверо: пожилой капитан первого ранга в отставке, его миниатюрная супруга, их старшая дочь и внук – курсант нахимовского училища, приехавший к родным на побывку. Секундная стрелка настенных часов продолжала свой размеренный бег, в то время, как замерев в оцепенении, три головы круглыми глазами таращились на старый пыльный радиоприемник. Он ожил, от треска помех не осталось и следа – несущая частота была чистой и в ней шла повторяющаяся запись – три коротких сигнала. Пип-пип-пип. Ничего больше. Только один из сидевших за столом не повернул голову – он всегда знал, внутри себя верил, что этот день однажды настанет. Сделав глоток, он поставил свою чашку чаю на стол, встал, выключил радиоприемник, и молча взял с полочки у телефона старую записную книжку с потрепанными желтыми страницами. Надел очки и уверенной рукой начал искать телефоны сослуживцев, пришла пора им снова встретиться. Он уже давно не чувствовал себя столь живым, с тех самых пор, как ушел со службы, не найдя в себе сил изменить данной один лишь раз присяге.