href="ch2.xhtml#id8" class="a">[19]. Возвращаясь домой, до ближайшей к школе станции мы шли вместе с мамой, которая присутствовала на собеседовании. Казалось, чувство порезанного на кусочки времени, когда я свободно болтаюсь в пространстве, – чувство, возникающее у меня, когда я сижу в медкабинете или пораньше отпрашиваюсь домой, – усилилось и передалось маме. Мы не плакали, но обе шли с такими лицами, будто обессилели от слез. Странное ощущение. Я подумала, что, даже оставшись на второй год, я ничего не изменю, поэтому решила бросить школу.

Когда я еще посещала школу, я шла туда, слушая его музыку. Я топала к станции, запуская медленные баллады в те дни, когда был запас времени, и быстрые новые мелодии в те дни, когда спешила. Время в пути до станции то сжималось, то растягивалось в зависимости от темпа мелодии, музыка управляла шириной шага и ритмом ходьбы.

Чтобы управлять своим телом, нужна сила духа. Мне гораздо легче двигаться, когда меня влечет за собой музыка, как если бы я ехала на поезде или на эскалаторе. Люди, сидящие на пассажирских сиденьях в поезде во второй половине дня, выглядят беззаботными, какими-то мирными – я думаю, это потому, что их охватывает спокойствие от того, что они «перемещаются». Спокойствие от того, что ты не двигаешься, но при этом перемещаешься, позволяет беззаботно играть в телефон или спать. То же испытываешь, когда в каком-нибудь зале ожидания, в помещении, где даже лучи солнца холодны, сидишь, и «ждешь» чего-то, накинув пальто, и все равно ощущаешь тепло, и можешь вздохнуть спокойно. И совсем другое дело, когда ты на диване в собственном доме, закутанный в одеяло, пропитанное теплом и запахом твоего тела, – неважно, играешь ты в игру или просто дремлешь, – по мере того как садится солнце, в душе усиливается паника. Мне кажется, что иногда время, когда ты ничего не делаешь, более мучительно, чем время, когда ты чем-то занят.

Когда я в семейном чате написала о своем решении уйти из школы, сестра ответила: «Ясно. Намучилась, бедняжка. Ну и молодец». И вечером, внезапно войдя ко мне в комнату, она тоже сказала:

– Тебе, наверное, тяжело. Нужно немного отдохнуть.

Она обвела взглядом мою голубую комнату, как будто ей было неуютно здесь находиться. Мама обычно бесцеремонно входит ко мне, но сестра, комната которой находится рядом, давненько ко мне не заглядывала.

– Да, спасибо, – ответила я.

– Все в порядке.

Фраза сестры прозвучала непонятно: то ли она спрашивала, то ли утверждала. Я кивнула.

Мама долго не могла смириться с тем, что я ушла из школы. У нее были свои ожидания от жизни, и сложившаяся ситуация с ними никак не совпадала. И дело не только в том, что младшая дочь решила бросить школу. Мама старела, и ее здоровье ухудшалось. Новый терапевт оказался неприветливым. Ее подчиненная забеременела, и количество работы у мамы увеличилось. Приходилось больше платить за электричество. Растения соседей, супружеской четы, разрослись и заползли на наш участок. Папа давно не приезжал: был сильно занят на работе. У только что купленной сковородки отвалилась ручка, но изготовитель занял странную позицию и еще не прислал товар на замену, хотя прошла уже неделя.

Ко всему прочему вечный недосып, хроническая бессонница. Она говорила, что у нее прибавилось седых волос, и подолгу стояла перед зеркалом, выискивая их. Тени под глазами тоже стали темнее. Сестра как-то купила ей консилер, который советовали в соцсетях, но только разозлила ее этим. Сестра расплакалась, а от ее рева мама еще больше раздражилась.

Вздохи, словно пыль, скапливались в комнате, всхлипывания проникали в щели между досками пола и впитывались в дерево шкафов. Скрип неаккуратно передвигаемых стульев, хлопанье дверей, зубовный скрежет и упреки накапливаются, просачиваются наружу и стекают по стенам вниз, к фундаменту, наслаивается пыль, разрастается плесень, и понемногу дом стареет. Начавший разваливаться из-за всех этих неприятностей дом иногда, по-моему, даже ждет, когда его разрушат. Известие о смерти бабушки мы получили как раз в такое время.

На работе мне сделали выговор за то, что я слишком долго несла жаренную на гриле сайру и она остыла, а когда я пришла домой, то увидела, как мама, причесываясь на ходу, поспешно запирала окна.

– Поехали. Бабушка умерла.

Она несколько раз с силой надавила на кнопку пульта и выключила телевизор. После того как выключили свет и вентилятор, стало тихо. Сестра, уже с красными глазами, наливала чай в бутылку.

– Переодевайся.

Это было неожиданно. Все равно как когда ешь шоколадные конфеты из большого пакета, каждую в своей обертке, а тебе говорят, что ты сейчас съела последнюю. Вот так же и известие о смерти.

Сев в машину, мы некоторое время молчали. Только мама за рулем плакала, внешне оставаясь совершенно спокойной. Мне показалось, что слезы у нее текут сами по себе, по ее неизменно невозмутимому лицу. Она периодически вытирала их, будто бы они просто мешали обзору. Когда мы выехали на скоростную трассу, сестра уставилась в окно и наблюдала, как исчезают расплывающиеся разноцветные лучи.

Мой телефон издал чмокающий звук – это Наруми писала, что хочет поговорить со мной вечером. Читая сообщение, я ясно представила лицо Наруми до операции. Кажется, в прошлом году, во время каникул перед вступительными экзаменами – еще до того, как я ушла из школы, – она сделала себе двойное веко[20]. После каникул вокруг глаз у нее еще держался отек. Некоторые ученики за ее спиной перешептывались, но со временем такие эпизоды исчезли из поля зрения ее теперь красиво очерченных глаз. В том смысле, что глаза Наруми теперь смотрели только на ее кумира. Я отправила ей шаблон: «Ок». В этом шаблоне были голоса членов группы Mazama-za, и при отправлении прозвучал очень звонкий голос Сэны: «Окей!» Сестра вздрогнула, но не отвернулась от окна.

Пока мама сопровождала бабушкино тело, которое везли из больницы, мы с сестрой отправились в мамин родной дом. Сестра сдвинула на край стола валявшиеся там газеты, пакетики с морской капустой и мелкими маринованными сливами с истекшим сроком годности, намочила высохшую и ставшую твердой тряпку. Она вытерла стол, побелевший от мелкой пыли, и стало понятно, что у него светлая столешница. Разложив на столе, в котором отражался круг лампы дневного света, купленные в маленьком круглосуточном супермаркете бэнто, она выложила палочки. Курицы и жареной свинины в них, кажется, было побольше, чем в тех готовых обедах, которые продаются в супермаркете недалеко от нашего