– Зачем?

– Затем, что свои шкуры дырявить им резона нет, не любят они, когда им дырки в ответку прокалывают. Увидят заточку, сообразят, что им тоже прилететь может. Зарезать, конечно, они тебя зарежут, по-всякому, но, может, и ты кого зацепишь. Они же не знают, что ты в этом деле сосунок. Так что сразу не сунутся, будут случая подходящего искать.

– Не смогу я – усну.

– А ты не спи! Продай, что хошь, чаю купи, чифирь завари.

– Ладно, одну ночь вытерплю. А вторую?

– Вторую я тебе подмогну – полночи ты посторожишь, полночи я. Всё легче будет.

– Для чего тебе это?

– Не люблю, когда хороших людей как баранов режут.

– Да ведь всё равно – не сегодня, так завтра. Бессмысленно всё это!

– Э-э, нет, парень, завтра не сегодня! Жизнь, она в каждую следующую минуту может так повернуться… Человек предполагает, а господь располагает. А он повыше любого прокурора сидит! Так что давай не дрейфь. Я теперь рядом с тобой лягу, может, еще кого подтяну, кто в драку не сунется, но лягнет тебя, чтоб проснулся. Ну всё, бывай. И нос раньше времени не вешай!

Ушёл «Крюк», на прощание махнув, и как-то легче стало, не потому даже, что надежда появилась – какие тут надежды, но потому, что кто-то руку протянул…

* * *

Стоит на полянке заляпанный по самые стекла «Виллис», подле которого толкутся два офицера и гражданский. Что-то смотрят, руками показывают.

– Поганое место.

– Что так?

– Подъезды – одна-единственная грунтовка, не дорога – слёзы. Пройдёт сильный дождь – хрен выберешься, и объезда нет. С той стороны – болота, с другой – озеро, между – более-менее сухой перешеек. И с другой стороны не подберёшься, там сплошные нехоженые урманы. Мешок! На хрена сюда забираться? И сам путь вёрст сорок – пока зэки дойдут – четверть помрёт.

А вот и хорошо, что мешок и только одна дорога.

– Опять же до центра – семь вёрст киселя хлебать, ни в кино офицерам не сходить, ни в магазин, ни жёнам куда-нибудь в продмаг или школу устроиться. Гиблое место. Ты бы поближе чего выбрал.

– Здесь!

– Ну, хозяин-барин. Нам приказано оказывать содействие… Едем? А то скоро вечер, комарье поднимется, жрать поедом начнёт.

– Поехали.

Офицеры попрыгали в «Виллис», который тут же рванул с места…

* * *

– Разрешите доложить, товарищ Сталин!

Сталин поднял голову от бумаг, разложенных по столу. Много у него было писанины, не все доверял он помощникам, больше старался сам.

– Докладывай, коли есть что сказать.

– Так точно, есть! Команда собрана – сто человек, все с боевым опытом, по лёгким статьям, многосемейные. Место определено…

– Что дальше делать станешь?

Растерялся Александр Михайлович, не зная, что ответить. Откуда ему знать, что дальше делать, когда он не понимает для чего людей подбирал? Не рассказывает лишнего товарищ Сталин.

– Не знаю. Лагерь построим, людей туда привезём.

– Для чего?

– Чтобы продолжить отбывать наказание.

– Зачем такое слово «отбывать»? Работать они должны, учиться.

– Чему? Простите, товарищ Сталин.

– Не знаю. Это ты мне сказать должен. Хочу их на охрану поставить важных для меня людей, чтобы они берегли их пуще глаза своего.

– Они в МГБ работать будут?

– Нет… Не верю я МГБ. Расслабились они, зазнались – плохо службу несут. Совсем плохо. О пайках думают, о наградах, совсем о службе не думают! А ну как врага просмотрят? Пусть еще, пусть другие будут – кашу маслом не испортить.

Растерялся Александр Михайлович. Уверен он был, что «Хозяин» новую службу внутри Министерства госбезопасности создаёт. А выходит, что нет?

– А в чьём тогда подчинении эта… эта новая служба будет?

– Хороший вопрос. Молодец! Если их в МГБ отдать или милицию – разбалуются они, станут как те, другие. Пусть они никому не подчиняются, пусть мне подчиняются. Разве плохой товарищ Сталин начальник?

– Никак нет! Самый лучший!

– Ну вот. Пусть только я командовать ими буду. Один. Ты их научи охрану нести – за врагом смотреть, узнавать про него всё, стрелять, бегать… Ну, ты сам подумай. Мне такие бойцы нужны, чтобы лучше всех!

– А если МГБ узнает?..

– Как узнает? Кто им скажет? Товарищ Сталин не скажет. Или ты скажешь?

– Никак нет!

– Ну, вот видишь? Все молчать будут. Для чего МГБ про это знать – они обижаться начнут, палки в колёса вставлять. Знаю я этих военных, ревнивые они, как… жена. Пусть ничего не знают. Пусть лагерь будет и заключённые. Кто разбираться, кто спрашивать станет? Лагерей много… Но ты еще подумай, как сделать так, чтобы любопытные туда нос не совали, ты же умный.

– А если сами… заключённые, я хотел сказать охранники, кому-нибудь расскажут?

– Это нехорошо будет. Плохо будет. Зачем языком болтать… Нельзя так! Надо как на фронте, что если кто-то к врагу перебежал, то высшая мера соцзаконности. И еще наказывать не только его, но и родственников, чтобы все отвечали! Тогда ничего не скажут.

Так вот зачем братья, сестры и жены с детьми! Чтобы стали они заложниками, что если сболтнёт кто что лишнего, то близких его в ссылку отправят!

– И вот что еще… – задумался товарищ Сталин, трубку помял. – Пусть они все друг друга не знают. Зачем всем всех знать?.. Пусть один – пятерых знает или десятерых. Если предатель найдётся, он только про них расскажет. Мы, когда революцию делали, тоже всех не знали, только свою пятёрку, только ближних друзей. Когда к жандармам в лапы попадали, ничего больше рассказать не могли. Надо помнить об опыте старших товарищей. Пусть так будет.

– Хорошо, товарищ Сталин.

– Вот видишь как мы с тобой всё хорошо придумали.

– Можно еще вопрос?

– Говори.

– Я про деньги. Чтобы лагерь… чтобы учить… Там ведь еда, охрана, свет нужен.

– Охрана? Зачем тебе охрана, пусть сами себя охраняют, они же не заключённые. Пусть сами на вышках сидят, кто их проверять станет? А всё остальное… Я распорядился, всё, что нужно будет, вам выдадут, только вы не сразу берите, а то разговоры пойдут, мол, товарищ Сталин злоупотребляет своим положением… Вы помаленьку берите – сегодня, завтра… А деньги… Вот на первое время чемодан возьми. Там хватит. Мои это деньги, которые честно заработал. А когда они кончатся… Нехорошо будет к товарищу Сталину ходить просить. Неправильно. – Задумался товарищ Сталин. – Когда мы царя свергали, то сами деньги добывали. Эксы мы делали – банки грабили, у богатеев золото изымали. Ни у кого не просили. Такие отчаянные революционеры были, не то, что нынешнее племя. Я сам участвовал, и в кассу партии миллионы сдавал на борьбу пролетариата против царских сатрапов. Копейки себе не брал! Потом мы на эти деньги оружие покупали, листовки печатали, товарищам нашим на каторге помогали. Благородное дело…