Отдирать котенка от ноги оказалось больнее, чем самый низкосортный бразильский воск для эпиляции. Видно, с этой юной нахалкой нужно держаться построже. Я намотала пояс на талию, завязала узлом и выпрямилась, изо всех сил пытаясь сохранять достоинство. Клео устремилась вперед, проскользнула у меня между щиколоток, потом вдруг резко затормозила. Словно в замедленном фильме, я споткнулась о выгнутую горбом спину и взлетела в воздух — в последний момент мне каким-то чудом удалось ухватиться за петлю настенного панно, чтобы притормозить и не упасть прямо на котенка.

Вися на кисточке макраме, я замерла в позе, достойной продвинутого йога, бормоча извинения. Кошечка лежала на спине, подняв согнутую лапку, и с оскорбленным видом глядела на меня. Я страшно перепугалась, что ранила ее.

Стоило мне наклониться, чтобы поднять и осмотреть ее, меховой шарик ожил, вскочил на ноги и припустил от меня. Я с облегчением двинулась за Клео — а она вновь затормозила, и я опять налетела на нее! И опять!

Похоже, Клео решила, что я какой-то нелепый зверь: на голове нечто вроде птичьего гнезда, к тому же не очень твердо стою на двух ногах. Ее задачей было привести в порядок мой мех и заставить опуститься на четыре лапы, чтобы я могла прочувствовать, какая это роскошь — быть кошкой.

Но мне не нужен был безумный котенок. Животное не имеет права выплясывать здесь, в доме траура, с таким видом, как будто жизнь — сплошное развлечение. Был бы здесь Сэм, подумала я, уж он-то знал бы, как ее угомонить. Я почти видела, как он наклоняется над ней, протягивает руку, шепчет что-то мягкими, пухлыми губами…

Я поскорее укрылась в туалете, единственном месте, где можно было втихомолку пореветь, и заперла дверь. Не нужно Робу видеть, как взрослые плачут, он и так уж насмотрелся на это. Если бы в тот день события разворачивались по-другому. Если бы только Сэм не подобрал этого голубя, если бы Стив не был занят приготовлением безе для лимонного торта, если бы я не ушла навещать подругу, если бы та женщина не возвращалась на работу с обеда… Та женщина. Это она во всем виновата. Я задалась вопросом, есть ли у нее самой дети, представляет ли она, на что обрекла всех нас. В моем воображении она была настоящим монстром.

Из горла невольно вырвались громкие рыдания. Стараясь не шуметь, я наклонилась вперед, уперлась лбом в холодные голубые плитки и вся сжалась. Мышцы грудной клетки больно ныли. Я не устаю удивляться продуктивности человеческих слезных желез. Сколько ведер слез может наполнить одна пара глаз? Когда я уже думала, что выбрала свою норму до конца жизни, новая цистерна соленой жидкости изливалась мне на щеки. Плач стал необходимой жизненной функцией, вроде дыхания, чем-то, не требующим от меня сознательного усилия.

Я склонилась над унитазом, а часть моего сознания взмыла вверх под потолок. Оттуда оно с сочувствием взирало на рыдающую женщину, переполняемую болью и ненавистью. Та, другая я, сторонняя наблюдательница, не принимала всё так близко к сердцу. Она была жутковатой, отстраненной. Может, она была со мной с самого рождения, а я тратила часть жизни, подкармливая её своими эмоциями, подчиняясь и выполняя то, чего от меня ожидали.

Это и пугало меня. Что, если это провокация, если меня подталкивают уплыть в бесконечность, с улыбкой созерцая человеческую драму внизу, как смотрит служитель зоопарка на разыгравшихся зверей? Мысль о том, чтобы покинуть свое тело и избавиться от боли, казалась невероятно притягательной. Я дотянулась до ящика шкафа, извлекла на свет флакон снотворного. Таблетки светились сквозь коричневое стекло, каждая — обещание покоя. Там оставалось еще довольно много. Запах вовсе не противный. Если запить бренди, будет вполне сносно. Я отвинтила крышку.

В этот момент дверь чуть приотворилась. Вот черт, не заперла ее как следует. Занавеска душевой пошевелилась. Решив, что это Роб открыл входную дверь и устроил в доме сквозняк, я потянулась, чтобы захлопнуть дверь. Она продолжала открываться сама собой. Опустив взгляд, я заметила в щели черную лапку. Клео продиралась вперед, скребла плиточный пол, даже мяукнула, давая мне понять, что ее нужно взять на руки. Со вздохом я водворила пилюли в ящик и тихо прикрыла его. Решиться на такой исход было бы потворством собственной слабости. Появление Клео напомнило мне об ответственности, которую я несла. Не имела я права дезертировать, ведь мальчик и котенок должны жить дальше. Кто-то же должен вырастить их, помочь стать взрослыми. Держа Клео на руках, я хлюпала, уткнувшись носом в ее мех. Она играла роль носового платка без возражений. Замурлыкала, ткнулась носом мне в шею и уставилась на меня с такой любовью, что я невольно растрогалась. С тех пор как мальчики были совсем малышами, ни одно создание не являло мне любви в таких количествах и такой концентрации. Я взяла себя в руки, поставила кошечку на пол. Она тут же улизнула, а я отправилась на поиски Роба.

За ночь дом преобразился. Прихожая стала похожа на поле сражения. Ковер был усеян обрывками пластиковых пакетов из супермаркета. Тут же были раскиданы разрозненные носки. Синие с белым спортивные носки Роба притулились рядом с одним из носков Стива. А домашний носок в радужную полоску свернулся около флакона дезодоранта, валявшегося на боку. Из-за крышки, похожей на треуголку, флакон смахивал на мертвого полководца, который, видя, что сражение проиграно, пустил себе пулю в сердце и упал на бок.

Все коврики в гостиной смяты и сбиты. Абажур съехал набекрень, как залихватский головной убор. Столы и стулья сдвинуты с мест. Фотографии с подоконника свалились на пол. Мусорная корзинка лежит на боку, из нее вывалились яблочные огрызки и обертки от жвачки.

Приспущенные жалюзи в кухне сломаны, их невозможно ни поднять, не опустить. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что шнуры не то перерезаны скальпелем, не то перекушены.

В полной уверенности, что мы подверглись нападению грабителей, я бросилась в столовую. К моему удивлению, стереосистема и колонки по-прежнему спокойно поблескивали из дешевой лакированной стенки. Телевизор тоже не тронут, а вот кипа открыток с соболезнованиями, видно, всю ночь летала по воздуху, а теперь рассыпалась по всему полу.

Фикус невозмутимо возлежал на боку, раскинув резиновые листья-маятники по дивану и журнальному столику. Земля из бочки лавиной хлынула на ковер. На оползне украшение: три мелкие какашки в форме пуль.

Я никогда не была аккуратисткой, но это уж слишком. С наступлением темноты наш котенок сбросил личину. Это не простая киска, а какой-то кошачий оборотень.

Мне предстояло провести весь день в борьбе с раскиданными носками, поваленными фикусами, пластиковыми пакетами и прокушенными щиколотками.

— Где Клео? — прорычала я, берясь за лоскутное одеяло, которое я любовно вязала и сшивала для Роба. На эту работу ушло несколько месяцев. Когда я приподняла сие олицетворение материнской любви, на пол медленно упали три полусъеденные кисточки.

Рата, дремлющая у дверей, лениво подняла одно ухо. Роб пожал плечами. В саду на папоротниковом дереве заливалась трелями птица. Из гавани доносился пароходный гудок. В доме царила полнейшая тишина. Если не считать странного побрякивания в кухне.