и рогожу, в которую Довруж завернул больную.

— Где мы? — голос едва различимый в шуме потока, точно вырвал его из забытья.

Впереди обозначился резкий поворот русла, течение ослабло, а прежде крутой берег, стремительно снижался, переходя в полузатопленную низину.

— Держись дочка, сейчас вырвемся из лап водяного — зло сощурив глаза проговорил Довруж.

— Кто ты?! — испуганно вскрикнула девчонка.

— Довруж, — представился старик, он заботливо склонился к больной и попытался уложить ее на дно лодки.

— Оставь меня!!! — неожиданно громко закричала девчонка, и тут же захлебнулась надрывным кашлем.

— Ты чего так испугалась? — искренне удивился Довруж.

Лодка медленно проплыла мимо широкого плота, откуда пассажиры с интересом наблюдали за борьбой старика и больной девочки. Долбленка качалась под ногами поднявшихся в полный рост людей.

— Пусти старый козел!!! — что есть сил завопила белянка.

Голубые глаза гневно сверкали, соломенные волосы рассыпались по плечам, дыхание вновь сбилось, а предательски слабые ноги подкосились.

— Да угомонись ты мелкая дура, — раздраженно бурчал старик, легко укладывая строптивицу на дно лодки.

— Старый, ты чего творишь? Кто она тебе? — прозвучал вопрос с плота.

— Да дура какая-то. В беспамятстве подобрал ее…

— Врешь!!! Где моя мама?!!! — не помня себя от страха кричала малая.

— Слушай старый, мы сейчас вас подберем, а ты не вздумай шалить. Ты меня понял?! — прозвучал приказ.

— А что? Я и не против, — улыбнулся Довруж, морщины веером разошлись по невыразительным скулам, а живые глаза, стального цвета, уставились на мужика, что угрожал ему с плавучего острова.

Плот оказался, связкой из нескольких платформ. Его размеры вполне позволяли поместить два десятка человек, и десяток лошадей.

— Какой же у вас, однако плот вместительный, — изумился Довруж.

— И впрямь вместительный, но не про то речь. Кто ты этой стрекотунье? — отозвался мужик.

Девчонка едва сошла на грубо тесанные доски, лежавшие поверх бревен, что слагали плот, спряталась за широкой спиной незнакомца.

Сейчас Довруж увидел, что перед ним кто-то из военного сословия. Бахтерец и дорогие наручи, что выглядывали из широких рукавов синего, бархатного плаща, с соболиной опушкой по краю, говорили о статусе говорившего. В глубине плота, подле большого шалаша, хлопотали бабы, явно не деревенские, а чуть дальше у очага расселись воины. Десять рыцарей, определил про себя Довруж. Из-за шалаша послышался звон, кто-то клепал, боевые кони беспокойно захрапели.

— Что молчишь, старый прохиндей?

— Да, а что тут скажешь? Подобрал я эту, с позволения сказать злыдню, когда сидел на крыше своей хаты…

— Брешет он, господин!!! — взвизгнула девчонка.

— Цыц, сейчас говорит старик! — твердо остановил истерику рыцарь.

Девчонка осеклась и испуганно опустив глаза отступила на шаг.

— Ну, дальше, я тебя слушаю смерд. Что мне из тебя приходиться тащить правду, точно каленными щипцами.

— Так вот, сидел я там, с неделю. Попал в разлив, вот и пришлось пережидать пока вода спадет, а она злодейка и не думает умеряться…

— Ближе к делу. Что ты сделал с ее матерью? — строго спросил воин, мотнув головой в сторону болезной, железная перчатка твердо легла на эфес дорого меча.

— Помилуй господин, да не трогал я ее мать. Знать не знаю, кто она и откудова. Я сидел, а течение прибило лодку к моей крыше. И скажу вам прямо, если бы не сия оказия, наверное, барахтался бы сейчас в воде. Уж очень подмыло мою хату, да и припасов не осталось вовсе.

— С мамой я была, Ольгой ее кликали, — встряла строптивица.

— Да одна ты была в лодке! Еле жар сбил! В беспамятстве ты была, глупая, потому и не помнишь ничего. Проверь сам господин, она все еще горит. Вон, зуб на зуб не попадает.

Девушка и впрямь не могла унять дрожь. Зубы то и дело с громким клацаньем ударяли друг о друга. Нездоровый румянец окрасил впалые щеки, а глазам придал таинственный блеск. Из-за спины воина появилась дородная женщина, по виду барыня, она потрогала подол девчонки, и покачав головой взяла за руку и поволокла к шалашу. В несколько минут благодетельница разогнала воинов у костра и призвав служанок в помощь принялась обихаживать девушку. Воин потерял интерес к Довружу, и не говоря ни слова отошел к лошадям.

****

— Вот непутевая, рукодырая!!! — высокий голос кухарки переполошил путников.

К очагу потянулись мужчины, они расталкивали теток, обступивших плотным кольцом что-то подле шалаша, чтобы узнать причину переполоха.

— Я не хотела, — зазвенел юный голос в ответ, — котелок вывернулся и все упало, — послышались всхлипывания.

— Что случилось? — спросил старший воин, уже седой, но все еще подтянутый и крепкий как старый дуб. Узловатые пальцы, похожие на коряги обхватили руку кухарки, останавливая очередную оплеуху.

— Все батюшка, поели! — с гневом в голосе воскликнула дородная стряпуха.

— Почему?

— Так эта тетеха, — кухарка ткнула толстым пальцем в сторону Светки, — все высыпала в воду. Пошла слить кипяток, и все… ну как так!!! — женщина еще раз попыталась достать затылок девчонки, но цепкие пальцы седого удержали ее.

Воины подошли к краю плота и с тоской в глазах наблюдали как ленивое течение уносит, призывно белеющие в коричневом потоке галушки.

— Так! — протянул старший, строго глядя на помощницу стряпухи. Болезная уже оправилась, и теперь помогала у очага Ридае, кухарке Лимома.

— Господин я не знаю, что с бедовой делать? Позволь отправить ее на портомойню. Ну не могу я с ней. Намаялась, батюшка, ну безрукая, что твои кони. Ну что не поручишь все испортит, тут на днях дала ей рыбу пожарить, так она и ее извела.

Лимом подкрутил вислый ус, и усмехнулся, припоминая как третьего дня ел какие-то шкурки очень отдаленно напоминавшие пойманную утром того же дня щуку. Он и представить не мог, что такое можно сотворить с речной хищницей.

— Понятно. Значит не кухарка? — спросил он скорее у себя, чем у присутствующих.

Воины оторвались от созерцания уплывающих галушек и вернулись к очагу.

— Лимом ее надо убирать от кухни, а то мы так с голоду подохнем, — проговорил мужик средних лет, чем-то неуловимо напоминавший воеводу.

— Постой Волк, тут надо разобраться, — сдвинув брови ответил Лимом.

Прошло несколько дней, прежде чем от болезной добились, как ее зовут и откуда она родом. Светлана, так звали девушку, выбралась из подтопленного Тарлева вместе с матерью. Их несколько дней несло течением, потом Света ничего не могла вспомнить. Она все еще сторонилась Довружа. Старик ей не нравился, белый как лунь, с хитрым прищуром цепких глаз, он постоянно находился неподалеку.

До потопа Лимом бывал в Тарлеве. Старинный город располагался на крутом берегу, нависавшем над рекой Ухта. Его белые стены служили своего рода маяком, купцы издали замечали высокие башни,