Недавно педагогами всего мира было обращено внимание на тот факт, что несколько последних нобелевских лауреатов в области химии оказались выпускниками Кембриджа.

Заломов в своем лицее стремился сделать образование полисистемным: одним, кто не мог определить свои наклонности, предлагалось учить все подряд, другим, выбравшим путь с детства, назначался тьютор.

Оле достался класс, где существовала старая система обучения. Но она упрямо размышляла над тем, как все же выявить те или иные наклонности учеников, о чем не раз разговаривала с Заломовым. Ведь кто, как не классный руководитель, должен знать своих воспитанников!

— Дерзайте, — не возражал он.

Однако ей пока ничего путного в голову не приходило.

Задание, которое она придумала после долгих раздумий, могло помочь и ей, и ребятам определиться, пока еще не поздно. Ведь даже если они не пойдут учиться дальше, каждый должен знать, будет он чинить машины, помогать больным или танцевать. А может быть, среди них окажется будущий Толстой или Билл Гейтс?

Задание заключалось в том, чтобы ребята в письменном виде поделились мыслями о жизни, о себе. Сочинение, которое она предложила, должно было помочь и ей, и ученикам. Она предлагала написать о самом сокровенном, что понравилось или запомнилось, будь то яркое впечатление, картинка из детства, строчки любимого романа, запавшие в душу. Собственные комментарии были обязательны. Каждый мог раскрыть себя. Поощрялось любое выражение эмоций — злость, ненависть, радость по отношению к поступкам близких людей, героев книг или кино.

Ребята порадовали Олю. Откровения оказались самыми разными: кто-то ностальгически вспоминал детство, Винни Пуха, другие — черепашек нинзя, восхищались Гарри Поттером, героями «Ночного Дозора».

Один из учеников, никогда не проявлявший себя как художник, вдруг неожиданно в тетради по литературе совсем неплохо изобразил бородатого Хемингуэя в голубом ореоле моря, написав, что зачитывается произведениями американского писателя. «Алкоголь и женщины — это позерство и самоутверждение автора, — писал он, — по-настоящему Хемингуэй обожал только море. В этом я его поддерживаю».

Девочки размышляли об актрисах, фотомоделях, любви, предательстве, измене.

Ольга Алексеевна гордилась учениками, радовалась, что откровения позволят выявить пристрастия ребят. Она воображала, как удивится ее задумке Кирилл Петрович. Интересно, что он скажет об этом!

Собрав тетради и поблагодарив учеников за сотрудничество и понимание, Ольга Алексеевна с ношей мудрых мыслей собиралась было покинуть класс, но в дверях ее догнал новенький. Максим, хорошо себя зарекомендовавший и среди ребят, и среди учителей, хмурясь, подал ей тетрадь, на глазах порвав несколько вырванных из нее страниц. Досадуя на себя, он тихо сказал:

— Ничего не получилось!

— Не расстраивайся, — утешила она мальчика. — Я разрешаю тебе написать дома. Подумай, может, что-нибудь придет в голову.

Юноша упрямо покачал головой.

Каково же было ее удивление, когда уже в учительской в тетради нового ученика она обнаружила случайно оставленные Максимом строчки. Абзац из пушкинской «Сказки о царе Салтане» настораживал, взывал к размышлению:

Царь велит своим боярам,

Времени не тратя даром,

И царицу, и приплод

Тайно Xбросить в бездну вод.

Далее шел густо перечеркнутый текст. Комментарии мальчика к тексту Пушкина разобрать было невозможно. А все остальное, что было написано, он с яростью вырвал.

Позже Оля не раз возвращалась мыслями к этим строчкам, не подозревая, что отгадка будет настолько ошеломляюща!

А сейчас ей не терпелось проверить сочинения и похвастаться перед великим учителем.

Стараясь не признаваться себе в том, что ее тянуло к Заломову, теперь Оля каждый раз придумывала повод для встречи с ним. Сочинения ребят — разве не повод для серьезной беседы?

Ей все время казалось, что после танца на тусовке в доме Дениса их связала какая-то неведомая нить. И только они одни знают об этом. А может, все это плод ее воображения? Конечно, Заломов нормальный мужчина, которому все мужское не чуждо. Вон как он смотрел на эту «Мисс Очарование», которая выпуклыми ягодицами крутила перед его носом и трясла налитыми, как мячики, грудями. А у нее, у Оли, маленькая грудь и бедра совсем не то! Вот если бы лифчик с прокладками под грудь, с черными кружевами!

«Возьму его с собой в летний лагерь», — подумала она про себя. Собирая в дорогу сумку, добавила под стать верху трусики, невольно поймав взгляд бабушки.

Татьяна, наблюдая, как Оля укладывается в дорогу, молча посмотрела на вещички ее дамского туалета: и на кружевной лифчик, и на трусики, и на открытое платьице, которое явно не лучшим образом подходило для походов.

Ее вопросительный взгляд означал гораздо больше, чем слова.

— Ну, ба, ты что? — стараясь поглубже запихнуть собранное, сердилась на саму себя Оля. — Там же дискотеки будут. Мне в чем-то появляться нужно. Знаешь, как девчонки теперь в шмотках разбираются? Просто майку или топик за три копейки не наденешь, высмеют.

— У вас ведь в школе не дети нефтяных магнатов учатся? — возразила бабушка.

— Мой папа тоже обыкновенный человек, однако я считаю, что женщина должна одеваться модно, чтобы… — Оле очень хотелось сказать «нравиться», но она ограничилась выражением: — достойно выглядеть.

— А-а, — не скрывая иронии, протянула бабушка, — считаешь, что в этом легкомысленном сарафанчике ты будешь выглядеть вполне пристойно перед…

Оля чувствовала, что бабушка все понимает и что ей очень хочется расспросить о Кирилле Петровиче. Отчего он опять выбрал именно Олю для работы в лагере? А о чем рассказывать-то? Ничего ведь не было. Ни-че-го! А в летний лагерь из тех немногочисленных преподавателей-женщин, что работали в школе, ехать никто не хотел, у всех были свои дела: кто на дачу с детишками собрался, кто с мужем отпуск провести. «Девчонкам-школьницам мужчина не во всех вопросах может маму заменить!» — постарался объяснить Оле необходимость ее пребывания в летнем лагере Заломов.

— Хочу выглядеть достойно перед ребятами, — продолжая убеждать себя больше, чем бабушку, упрямо бормотала она, — и это не сарафанчик вовсе, теперь такие платья открытые. В журналы мод загляни.

— А не коротковато для платья? Все-таки хоть и на отдыхе, но ты же учительница?

— Странно, что не говоришь: «Вот в наше время!» Ко мне мамаши такие молодые приходят, а обожают рассказывать, что в их время и юбки были длиннее, и краски на лице меньше, а уж без лифчиков никто не загорал и в стрингах не ходил.

— Без лифчиков не загорали, это точно. В стрингах не ходили, потому что трусиков вообще не было. Только панталончики на резинках до колен. И ни колготок, ни лифчиков с кружевами. — Бабушка кивнула на Олину сумку. — Чулки хлопчатобумажные на круглых резинках, от которых следы на ногах оставались… — Она чему-то улыбнулась про себя. — Маме твоей уже кое-что от цивилизации досталось. А вот в коротких платьях еще до войны на танцы бегали. — Бабушка, опять задумавшись о чем-то своем, махнула рукой: — Твоя жизнь — тебе решать! Хватит, я твоей мамой занималась!