Он щелкнул пальцами, и Мара открыла глаза.

Выражение ее лица претерпело несколько мгновенных преображений – на нем отразились недоумение, страх и наконец здоровое любопытство.

Она приподнялась.

– Что происходит?..

Ее зрачки были расширены, и она с трудом смогла сфокусировать взгляд на Фидлере.

– Кто вы?

– Я – доктор Фидлер.

Положив руки ей на плечи, он легонько надавил на них, стараясь заставить ее лечь.

– Все в порядке, мисс Тэйт. Ложитесь и попытайтесь расслабиться.

Она с тревогой оглядывала капельницу, стенд IV и иглу в своей руке.

– Господи, что вы со мной проделываете? Черт возьми, где я?

Томкинс подошел к кровати.

– Все будет хорошо, Мара. Ты в Павильоне Харкнесса.

Заметив Томкинса, она с облегчением вздохнула.

– Лес, Харкнесс – это больница? Но почему я здесь?

– А ты не припоминаешь, Мара? Сборище в «Т.И.И.»? Неприятности, связанные с Шоном и «Коппертон куквэйр»…

– Да… я… помню.

Однако было очевидно, что воспоминания ее не слишком отчетливые.

– Ты потеряла сознание и находилась в беспамятстве трое суток.

– Трое суток? Ты серьезно?

– Не волнуйтесь, мисс Тэйт, – попытался успокоить Мару Фидлер. – Вы находились под действием психотропных препаратов. Когда их действие ослабеет, ваша память полностью восстановится. Лес, позови сиделку, и пусть она отключит установку IV. А я хочу поговорить с мисс Тэйт еще несколько минут.

Томкинс поспешно вышел из комнаты; он не стал вызывать сиделку нажатием кнопки, чтобы дать Фидлеру возможность побыть с пациенткой наедине.

Широко расставленные, вопрошающие глаза Мары остановились на фигуре Фидлера, и она оглядела его с ног до головы, как бы оценивая.

– Вы сказали, ваше имя…

– Фидлер, доктор Макс Фидлер.

– Вы меня лечили?

– Доктор Томкинс пригласил меня в качестве консультанта.

– Я действительно пролежала без сознания трое суток? Я хочу спросить: что это было? Сердечный приступ? Удар?

Фидлер покачал головой и ободряюще улыбнулся, понимая, что успокоить эту живую и энергичную женщину можно только одним способом – сказать ей правду. Но к сожалению, он не знал всей правды, пока не знал. То, что он говорил Томкинсу, было лишь его предположениями.

– Мисс Тэйт, некоторое время вы останетесь нашей пациенткой. Дело в том, что…

– Вы не знаете, что со мной?

Мара пристально посмотрела на Фидлера.

– Не вполне. По правде говоря, не вполне.

– Ради Бога, доктор! Вы говорите, я трое суток находилась без сознания, но не имеете ни малейшего представления о том, чем это было вызвано?

– Я этого не сказал. У меня есть кое-какие предположения, но не в моих правилах водить пациентов за нос и гадать о том, что происходит.

Мара прищурилась и с подозрением взглянула на собеседника.

– А что вы за доктор? Какова ваша специализация?

– Я психиатр, – с невозмутимым видом ответил Фидлер.

– Психиатр?

Он видел, как лицо ее исказилось страхом. Страх этот прозвучал и в голосе.

– Зачем мне психиатр? В чем дело? Вы с Лесом… вы оба считаете меня помешанной?

– Вовсе нет, мисс Тэйт. Дело в том, что на свете нет такого человека, который бы не страдал время от времени от эмоциональных и психических потрясений, ну… как нет на свете человека, не подверженного простуде. Только эмоции – дело психиатров. Не буду от вас скрывать: я и сам в течение трех лет пользовался помощью психоаналитика. У меня есть кое-какие фобии, некоторые странности, например, когда я уйду отсюда, я не успокоюсь, пока не вымою руки раз десять, чтобы не подцепить какую-нибудь инфекцию.

Она едва заметно улыбнулась:

– Это не самая лучшая рекомендация.

Фидлер пожал плечами и продолжал:

– Мне следует быть честным со своими пациентами. Если пациенты не могут доверять своему психоаналитику – кому же им доверять?

– Психоаналитику?.. – Мара с явным недоверием покачала головой. – Со стороны Леса – чистое безумие приглашать ко мне мозгоправа. Я ведь была без сознания, а это симптом физического недомогания, а не психической болезни.

Фидлер посмотрел на Мару внимательным и долгим взглядом. Потом взял ее за руку.

– Мисс Тэйт, – проговорил он, – я вижу, вы не из тех, кто удовлетворится полуправдой. Хочу быть с вами откровенным, хотя не рассчитываю на то, что вы безоговорочно примете все, что я вам расскажу. Вы даже можете счесть меня шутом, жирным шарлатаном, и все же давайте попытаемся… – Фидлер заговорщически подмигнул ей. – Как принято говорить на Мэдисон-авеню,[10]давайте поднимем флаг и посмотрим, будет ли кто-нибудь салютовать. Пожалуйста, выслушайте меня и не торопитесь с заключениями. Прошу вас лишь об одном: проявите терпение!

Она утвердительно кивнула:

– Я вас слушаю, доктор Фидлер.

И он попытался объяснить ей все, что недавно объяснял Томкинсу, разумеется, в популярной форме, чтобы пациентка хотя бы отчасти поняла его.

– Вы берете лозу, чтобы отыскать место, где есть вода, – говорил Фидлер. – Берете эту волшебную палочку и, держа ее в руке, обходите какой-либо участок земли. Когда же ваш волшебный жезл начинает клониться к земле, это значит, что вы набрели на будущий колодец. И не важно, колодец ли это с водой или кладезь знаний – в обоих случаях принцип один и тот же. Практику приходится полагаться на интуицию, а волшебная палочка или, как в нашем случае, кровать в больничной палате – это всего лишь реквизит… чтобы успокоить клиента или пациента…

Мара оказалась более восприимчивой к его теории, чем Фидлер смел надеяться.

– От всего этого у меня кружится голова, доктор Фидлер, – сказала она. – Хотя должна признаться, что я всегда чувствовала себя немного непохожей на других людей.

– В каком смысле непохожей?

Она рассмеялась, и в ее смехе звучала насмешка над собой.

– Не знаю, как точнее определить это, но мне казалось, что я – вроде ясновидящей, что обладаю вторым зрением, как выражалась моя бабушка.

Фидлер задумался.

– Ваша бабушка Мара Первая… – проговорил он наконец. – А она тоже обладала этой способностью – видеть то, что недоступно обычным людям?