«Дайте кольцо назад, — резко сказал Иван Бородин, — я попытаюсь уговорить бандитов, чтобы они взяли кольцо за десять тысяч. Может, даже дороже». «Нет, кольцо я вам не дам», — упрямо сказал Спартак. «Как — не дам? Это мое кольцо! Что у тебя за друзья, Жанка? Что, привести сюда бандитов?» — «Спартак!» — взмолилась пианистка.

«Гхал магхал мез теткх чи. Тур индз, тенумэс вонц а горум? Ес кхез кокхнем эт кхар а хангист арнел».[6]

«Тхкхел ем ес дранц вра. Черс зинвац ка хетес?»[7]

Господин Самвел передал кольцо возбужденному, заплаканному Ивану Бородину. Поезд остановился у платформы станции «Лиски».

«Дарагой, успокойся. Мы тоже горячие люди. Давай, мы даем тебе десять тысяч долларов, а ты даешь мне камень». — «Опять я помогла тебе решить твои проблемы… Мои друзья покупают у тебя бриллиант, и ты решаешь свои проблемы. Но когда ты прекратишь играть? Боже мой!..» — «Деньги у них при себе? Когда они будут расплачиваться?» — «Минутку! Спартак, етхе пхогха чес тали, ес инкхас карнем».[8]

В этот момент раздался телефонный звонок. Молодой человек включил мобильник: «Да! Я уже иду… Через пять минут вернусь».

Тем временем Спартак достал пачку долларов в оригинальной упаковке — десять тысяч! «Пусть дает кольцо». — «Он говорит по телефону с бандитами. Секунду». — «Что, есть деньги? Покажите!» Молодой человек взял пачку, понюхал, бросил ее в карман и отдал кольцо.

«Спартак! Говорят, лучшие любовники в мире — это армяне. Я мечтаю иметь одного из них — честного». — «Возьми меня, дорогая», — вцепившись в бриллиант, сказал Спартак. «Пачему не меня? Все тебе! Гениальный камень — тебе, красивая женчина — тебе. Ара, совесть надо иметь. Жанна, выбирайте меня…»

В купе торопливо постучали. Охранник доложил, что в Москву проезд закрыт — крупная авария. Поезда посылают в Пензу, на восток. «Ара, как Пемза? Что такое Пемза? — У Самвела отвисла челюсть. — Где правадник то, пазави начальника».

Охранник подвел двух проводниц. Одной из них была Любовь Погоня: «Вы хотите знать, что случилось? Крупная авария. Москва закрыта. Все поезда посылают на Волжскую железную дорогу». — «Ара, какая Волга?» — вскричал господин Самвел. «Спартак! Поцелуй меня на прощание очень крепко. Я жду тебя. Меня найти не сложно: Воронежская филармония, Жанна Бородина». Она подошла к нему, взяла за руку, в которой было плотно зажато бриллиантовое кольцо, и обнялась с ним. «Пока!» — «Мы тоже будем выходить. Ара, зачем нам Волга. Завтра нада быть в Маскве. Срочно выходим!» — засуетился Самвел.

Артисты камерного театра вышли из купе коммерсантов. «Счастливо, господа. Я полюбила Спартака как кавалера, а Самвела как друга!» — «Ара, красавица, надо наоборот делать», — Самвел обнял молодую женщину.

«Вразел а петх. Вагхе петкх а Москаваюм линенкх. Шат мец пхогхер эн фррум. Мекхена пти верцненкх».[9]

Коммерсанты и их охрана стали собирать вещи.

В вагонах поезда и на перроне царила паника. Все толкались, сбивали друг друга с ног, совершенно не понимая, куда направиться, к чему прибиться. Возмущение было всеобщим. Сумятица толпы очень быстро перерастала в неразбериху, в гнев и возмущение. Поднялся невообразимый шум, слышались ругательства, непристойности и проклятия. Но никто толком не знал, что произошло и по какому маршруту будут направлены поезда, идущие на Москву. Именно в таких условиях среди возбужденной толпы рождаются слухи и сплетни. Погибло столько-то, ранено значительно больше…

Впрочем, пора вернуться в двенадцатый вагон, в шестое купе.

Юлия Боярова ждала господина Алтынова. Его отсутствие она чувствовала теперь всей душой. Ей становилось все более безразлична история, связанная со специальной миссией. Она отходила на второй, на дальний план. Она вытеснялась из сознания фразой, словно бы вскользь брошенной господином А.: «Я пригласил на борт поезда священника для нашего венчания». «Он сумасшедший, — думала барышня, — он какая-то бестия. Приглашать попа в вагон для брачного обряда? Тотальное помешательство! Но что делать, как себя вести, если он действительно доставит священнослужителя в поезд? А он наверняка осуществит свою идею. Его совершенно безрассудные мысли о браке на сто дней — это насмешка, издевательство или искреннее намерение? Согласиться, позволить себя мистифицировать и в процессе совместного проживания наблюдать за развитием событий или включиться в эту игру чувств и безрассудства? Собственно, чем я рискую? Я хочу быть с ним, я влюбилась в молодого врача и отъявленного повесу одновременно. Он волшебник или авантюрист, он святой или прохвост, он Бог или дьявол? Но я влюбилась в него, я хочу, я жажду быть с ним. Если ради денег я дала согласие на дорожную авантюру, таящую в себе, видимо, серьезнейшие проблемы с законом, то имею ли я право пренебречь его пусть сумасшедшим, пусть фантастическим предложением венчаться прямо здесь, в поезде? Конечно, нет! И еще раз нет! Даже если предстоящая процедура — его игра, вымысел. Я отдам себя полностью во власть его фантазий и грез, приму любое его предложение. Сто дней счастья — отличная монета в копилку собственной судьбы. Пусть всего сто дней!»

«О чем мечтаешь, подруга?»

Ей совершенно не хотелось отвечать, вести разговор со своей партнершей по экспедиции. Она с нетерпением ждала господина Алтынова, а его все не было. «Юлия?» — «Я думаю о завтрашнем дне. Что делать дальше?» — «Сегодня поздно ночью получим гонорар — по триста долларов. Завтра можно потаскаться по бутикам. Мечтаю купить себе купальник из коллекции “Дикая Орхидея”. Честно говоря, до конца июля я готова сделать еще три рейса. Подзаработаю денег и поеду отдыхать в Анталию. Поедешь?» — «Видимо, нет». — «Ты все об Алтынове?…» — «Каждый о своем. Но спецкурьером я больше выступать не хочу». — «Где найдешь работу, на панели?» — «А что, совсем неплохая альтернатива для нарушительницы уголовного кодекса. С панели в каталажку не забирают. А из нашего бизнеса — прямая дорога в тюрьму». — «Здесь— каторга, там — СПИД!» — «Как найти себя молодой женщине? Устроишься к хозяину — в лавку, в бутик, в ресторан, пиццерию — везде он желает получить не только твое умение и знания работника, но и твое тело. Государственной службы почти нет, но кому удается устроиться в мэрию, к муниципалам, в федеральное ведомство — тот должен жить со столоначальником. Иначе — выгонят. Заняться наукой без спонсора-любовника невозможно, нет государственного финансирования, стипендии хватает на два дня питания; наняться к бандитам — от них ведут две дороги: в тюрьму или в могилу; самостоятельно вести бизнес — необходимы финансовые ресурсы. Круг замыкается. Любой выбор — отрицательный. Остается только уповать на сказочный сюжет сновидений — встретить богатого принца, который влюбится в тебя и на руках унесет в счастливую жизнь». — «Ты очень требовательна к правам свободы личности. У тебя совершенно не российская ментальность. Что тебя раздражает — меня успокаивает. В национальном быту ты видишь порочность круга, я — успокоенность, вековую традиционность. Я знаю, как вести себя в российском мире, ты же растеряна и не удовлетворена. Все, что причиняет тебе страдания, существовало у нас во все времена и эпохи, и эта одинаковость, статичность меня больше всего радует. Я могу планировать, я выстраиваю свою линию поведения, я использую все ситуации с выгодой для себя — и фундаментом этого является мое знакомство с персонажами, с их сердечной и душевной структурой, с их образом мыслей и их внутренним миром. Все пороки наших русских господ, если ты обладаешь необходимым умом, можно великолепно обернуть себе на пользу. Расскажу я тебе об одном характерном эпизоде, который произошел со мной после окончания школы. Я начала работать рассыльной при районном прокуроре. Мне было восемнадцать. Ему — тридцать пять—сорок. Мужчина без особых достоинств и привлекательности, однако начальник. Он хотел получить мое тело и как-то сказал мне: “Завтра меня не будет. Я целый день буду ездить по делам, а вечером, чтобы восстановиться, отправлюсь на дачу. Не хочешь помять мою спину, чтобы ласковым массажем дать энергию своему покровителю? Разбудить его сердце, всколыхнуть желания грешника”. Другая бы напугалась или оскорбилась, я — нисколько. Я стала думать, как использовать эту ситуацию. Если я откажусь— он выгонит меня с работы, если соглашусь— начнет приставать и лезть в объятия. Я нашла третий путь: сесть ему на голову и атаковать его мужские чувства. Я стала играть роль взбалмошной девицы, которая мечтает соблазнить начальника. “Патрон, — сказала я, — мне больше нравится, когда меня массируют, ноги и спину покрывают поцелуями. А вы из тех крепких мужчин, которые эротическим чувствам отдаются глубже, чем семейным привязанностям. Своей нежностью вы сможете добиться, — продолжала штурмовать я его, — чтобы мое упругое, ненасытное тело принадлежало вам. Но я потребую от вас больше, чем вы думаете. На семью не хватит сил, на работу — желания, карман опустеет, как картофельное поле после налета саранчи. Я, как вампир, вопьюсь в ваши губы и тело, чтобы утолить свою жажду близости с начальником. Это — высшее удовольствие: принадлежать не просто мужчине, но патрону! Если в кабинете нельзя вас победить, то в постели вы запляшете под мою дудочку. Я давно мечтаю вывернуть вас наизнанку и посмотреть, на что вы способны. Попробуйте обнять меня со всей силой вашей пылкой страсти. Когда захрустят мои косточки — я пойму, что вы дарите мне женское счастье”.