Решил ехать на своей лошадке. Пошел доложить командиру батальона о полученном приказании. Тот сообщил мне, что его тоже вызывают и по той же причине. Поздравили друг друга. Комбат предложил ехать вместе, наши штабы располагались недалеко друг от друга. Недалеко от нашего ПНП проходила грейдированная дорога, ровной стрелой прорезавшая лес: в одну сторону — райцентр Поддорье Новгородской области, там противник, в другую сторону — в наш тыл. Едем по обочине дороги, справа глубокий кювет, доверху заполненный талой водой. Многие участки дороги тоже залиты водой. Впереди едет комбат, за ним его коновод, позади я на своей лошадке.

Тишина, пригревает яркое солнце, робко оживает природа, кое-где выглядывает зеленая травка. Едем шагом, наши лошади вряд ли в состоянии перейти на рысь. Да и надо внимательно смотреть вперед под ноги, ведь мы вблизи передовой, и минные поля здесь не редкость, тем более на дороге. Дорога пустынна, никакого движения. Едем, как говорится, копыто в копыто, иногда перебрасываемся словами.

Проехали километра три. Вдруг впереди фонтан воды, грязи, дыма. Я не успел осознать, что произошло, как оказался в глубоком кювете с головой в ледяной воде. Рядом бьется моя лошадка, пытаясь встать на ноги. Хорошо, что я еще успел выдернуть ногу из стремени, а то наглотался бы воды, пока вылез из-под лошади. Ледяная вода успела попасть под одежду, в сапоги.

Впереди в кювете пытается выбраться из-под лошади ординарец комбата. Помог ему встать на ноги. Там же, где ехал комбат, страшная картина: лошадь его разорвана на части, бьется в конвульсиях, и здесь же, в воронке, быстро заполняющейся грязной талой водой, растерзанное тело комбата. Развороченная взрывом нижняя часть его тела перемешалась с окровавленными кусками лошади...

Страшная, тяжелая картина. Запекшиеся губы еле шепчут последние слова: «...Иван... застрели... застрели». Горло сжал комок. Рядом плачет коновод, не знает, что делать. Я предлагаю ему изуродованные останки тела комбата завернуть в плащ-палатку, отвезти в штаб полка и доложить, что комбат прибыл за наградой.

Молча едем по дороге. Теперь я впереди, за мной лошадь коновода, которую он ведет в поводу, на ней в двух плащ-палатках останки комбата... Печальная процессия.

Вскоре наши дороги расходятся. Шоссе осталось в стороне. Еду по низкорослому ельнику, старой вырубке леса. На небольшом пригорке моя лошадь останавливается и ложится на бок, еле успел выскочить из седла. Выбилась из сил. До штаба полка еще километра два. Лошадь моя печальными виноватыми глазами смотрит на меня. Пытаюсь ее погладить и успокоить: она все еще вздрагивает от пережитого.

Что делать? Бросить лошадь нельзя, но и поднять ее на ноги невозможно, бедное животное совсем выбилось из сил.

Посмотрел вокруг, поблизости ни души. Снял седло, повод уздечки привязал к ближайшему деревцу, взвалил седло на плечи и побрел в сторону штаба. Пусть лошадь отдохнет, пока я буду ходить.

С трудом добрался до штаба. Он размещался в одном из домов небольшой деревушки. У дома стояла пожарная качалка (насос), и солдаты почти через каждый час качали воду из-под дома — половодье поднимало пол.

В штабе мне вручили мой первый орден Красной Звезды за прошлые бои, поздравили, налили полкружки водки, полкотелка настоящего горохового супа, дали кусок настоящего хлеба. Такого вкусного супа я не ел ни до, ни после этого, а может быть, мне так показалось с голодухи.

Отдохнув с час, я пошел обратно, к своей лошадке. В кармане шинели было два брикета горохового супа, два брикета пшенной каши да несколько полновесных сухарей, сбоку на ремне во фляжке побулькивала водка — целое состояние!

Вскоре подошел к тому месту, где оставил свою лошадь, бегаю от куста к кусту, но ее нигде не видно. Ошибиться я не мог. Наконец увидел пустую уздечку, привязанную к деревцу, а поблизости хвост — все, что осталось от моей лошади. Вдали, километрах в полутора, видны были орудия батарей нашего полка...

Взвалив на плечи седло и уздечку, побрел я на свой ПНП. День уже клонился к закату. Багровый круг солнца коснулся верхней кромки дальнего леса...

Мои солдаты быстро сварили два котелка горохового супа, разлили по кружкам водку, стоя и молча помянули комбата, а затем мне еще раз пришлось бросать свой орден в кружку. Фронтовая жизнь продолжалась.

Это был мой первый орден, мне шел двадцатый год, и все основные сражения были еще впереди.

Одно отделение моего взвода располагалось вместе со мною вблизи передовой. Мы занимали хороший блиндаж, вырытый в молодом ельнике на возвышенности; говорили, что это бывший партизанский лагерь.

Здесь у меня произошла неприятность. Ночью исчез один мой солдат. Он охранял наш и соседний блиндаж. Наутро появились работники контрразведки «Смерш». Допрашивали меня и моих солдат, выясняя, что собой представлял пропавший солдат. Они осмотрели местность вокруг и пришли к выводу, что солдата взяла ночью вражеская разведгруппа. На земле были видны следы немецких сапог. Хорошо, что не забросали наш блиндаж гранатами. В общем, урок был серьезный. Пришлось усилить охрану, особенно ночью.

Вскоре наш полк был выведен в ближайший тыл, неподалеку от села Малтовица, где полк получил пополнение и переформировался, был укомплектован новой техникой. Неподалеку находился передний край бывшей немецкой обороны, и мы иногда ходили туда, снимали там телефонный кабель и другое имущество. Нередко кто-то подрывался на вражеских минах. Удивлялись мы немецкой обстоятельности, с какой они обустроили свою оборону. Блиндажи были обиты внутри досками, имелись дощатые двухэтажные нары, даже туалет был оборудован по всем правилам. Траншеи на высоком месте были в полный рост, и стены также были укреплены жердями или досками. В полутора километрах от переднего края находился самый настоящий дом отдыха для солдат и везде горы бутылок. Иногда встречались блиндажи, одна из стен которых была выложена из пустых бутылок. На подступах к немецкой обороне в траве нередко встречались трупы наших солдат, погибших в боях. Никто их не хоронил.

Работая командиром взвода связи, я все время просился на артиллерийскую должность. Вскоре моя просьба была удовлетворена. Весной 1943 года меня назначили командиром 2-го огневого взвода батареи. На вооружении батареи находились 76-мм пушки образца 1939 года. Проводили занятия по огневой подготовке и по тактике. Готовились к новым боям.

Вскоре полк перешел на новые штаты. Ряд офицеров, в том числе и я, вышли за штат. Мы откомандировывались в резерв фронта. Начальник штаба полка, подписывая командировочное предписание, увидел мою фамилию, вызвал и спросил, почему я не сказал ему, что выведен за штат. Он заявил, что я хорошо показал себя в боях и меня надо было оставить в полку. Но приказ уже подписан. Вместе с другими офицерами мы направились в Едрово, где по-прежнему находился 69-й запасной артполк. Так я второй раз попал сюда.

Дивизион резерва офицерского состава размещался в знакомом мне лесу в больших землянках. Они представляли собой большую квадратную яму: справа и слева земляные нары, покрытые еловым лапником, видавшими виды солдатскими матрасами и подушками, набитыми соломой. Крыша была двухскатная, посредине толстое бревно, на которое ложились жерди, покрытые еловым лапником и засыпанные сверху землей. Вот и все удобства, все остальное в соседних кустах. Умывались у ближайшего болота, где была вырыта яма и всегда стояла вода.