Наконец Лизетт отодвинула папку, откинулась на спинку дивана и изучающе посмотрела на Джонатана:

– Ты не должен давать мне пять миллионов долларов за шесть месяцев моей жизни. – Это было произнесено абсолютно бесстрастным голосом.

– Должен. И мы оба знаем, что все это может продлиться больше шести месяцев.

В глазах Лизетт вспыхнул гнев.

– Шесть, двенадцать, восемнадцать… Какая разница! После тебя все должно отойти твоей сестре. Или брату. Или обоим.

Он непроизвольно сжал кулаки.

– Хартли от меня ничего не получит. Если тебе так нравится быть благородной, можешь отдать ему свою долю сама. Но только после того, как меня не станет.

– Почему любое упоминание о брате вызывает у тебя такое раздражение?

На его щеках заиграли желваки.

– Не лезь в это, Лизетт. Я серьезно. К тебе это не имеет никакого отношения.

– Но я же буду твоей женой! Ты сам сказал, что я буду членом семьи! Значит, ты лгал?

– Не надо извращать мои слова. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду.

– А что, если я не подпишу брачный договор?

– Не будет никакой свадьбы.

Его ответ явно ошарашил Лизетт.

– Но я нужна тебе!

Он кивнул:

– Да. На моих условиях. Честь и репутация очень важны для меня. По сути, это единственное, что остается после смерти человека. Если ты согласишься сделать для меня эту огромную работу, я хочу позаботиться о тебе, Лиззи.

Она несколько мгновений молчала, потом сказала:

– У меня все это в голове не укладывается.

У Джонатана спазм сдавил горло.

– У меня тоже, – с трудом проговорил он.

– Ох, Джонатан! – воскликнула она и обвила его шею руками в поисках утешения.

Однако Джонатану одного объятия оказалось мало. В нем мгновенно вспыхнула страсть, а сердце бешено забилось. Он с трудом сдержал себя. Отстранившись от нее, он встал и вытер со лба испарину.

– В договоре нет ничего о физической близости. Я хочу дать тебе время, чтобы ты получше узнала меня. И решила, хочешь ли ты полноценного брака со мной. Однако условия договора неизменны, они не зависят от того, решим ли мы быть настоящими мужем и женой и спать в одной постели.

Лизетт тоже встала. Босиком, без каблуков, она казалась маленькой и ранимой. Однако он знал, что эта женщина обладает жизненной стойкостью и решимостью.

Она прошла к окну. Джонатан проследовал за ней, держась на безопасном расстоянии. Комната уже успела погрузиться в сумерки, однако ни у одного из них не было желания включать свет.

– В иных обстоятельствах я, возможно, с радостью стала бы твоей любовницей, – тихо проговорила Лизетт, не оборачиваясь.

– А сейчас? – спросил он.

Она повернулась и сложила руки на груди.

– Я не хочу, чтобы любовь к тебе привела к тому, что я останусь с разбитым сердцем.

– Ясно, – разочарованно протянул Джонатан.

– Сомневаюсь, что тебе ясно. Ты очень красивый мужчина. Уверена, тебя пытались соблазнить множество женщин. Только вот я не знаю, были ли у тебя с кем‑нибудь серьезные отношения.

– Не были, – ответил он. – Для меня всегда существовали только работа и семья. Я очень скучный человек.

Лизетт усмехнулась и оглядела его с ног до головы, словно товар, который она собиралась купить. В ее взгляде не было ни любопытства, ни кокетства.

– Мне кажется, ты кое‑что забыл.

Джонатан вопросительно изогнул бровь.

– Не может быть. Мой юрист учел все, до последней детали.

Лизетт хмыкнула.

– Ты говорил, что я могу попросить тебя о чем угодно. Помнишь?

– Конечно. Апельсиновые М&М’s. Ты об этом?

Она медленно покачала головой:

– Естественно, нет.

– Тогда о чем?

Лизетт молчала, глядя на него. По тому, как она нервно облизала губы, он догадался, что спокойствие у нее только внешнее.

– Лизетт?

– Я хочу, чтобы ты сделал мне ребенка, – напряженно произнесла она.

Джонатан попятился, не в силах скрыть, до какой степени он шокирован, и долго молчал.

– Ну, скажи что‑нибудь, – попросила Лизетт, испугавшись, что перегнула палку. Эта идея пришла ей в голову ночью, в три часа пополуночи, и показалась ей здравой.

– Гм… – Джонатан потер подбородок.

– Это не ответ.

Он тихо чертыхнулся.

– Господи, Лизетт! Ты бросила бомбу и ждешь от меня немедленного ответа. Ты серьезно?

– Конечно, серьезно, – заявила она. – Неужели я стала бы просто так просить мужчину сделать мне ребенка?

– Но зачем тебе это?

Его недоумение разозлило ее.

– Ты не понимаешь, да? Мне тридцать семь, Джонатан. Я на пять лет старше тебя, даже на пять с половиной.

– Это ничто.

– Это важно. Я всю свою взрослую жизнь потратила на уход за матерью. Теперь, когда ее не стало, я могла бы заняться своей жизнью. Однако на горизонте нет ни одного достойного кандидата, а мои биологические часы тикают. Я считаю, что мне нельзя ждать.

– Ребенок… – с удивлением и тревогой произнес Джонатан. Создавалось впечатление, будто он плохо представляет, с чего начинается этот процесс.

– Все это не так уж невыполнимо, – сказала Лизетт. – Ты достойный человек, и если я забеременею, то ты можешь считать, что оставляешь на земле кусочек себя.

Он помрачнел.

– Я очень любил бы нашего ребенка. Поэтому мне будет особенно горько прощаться с ним. То, о чем ты просишь, Лиззи, несправедливо.

Лизетт не думала об этом в таком ключе. Конечно, он полюбил бы ребенка. И для него будет страшной мукой сознавать, что он не увидит, как малыш растет.

И все же внутренний голос подсказывал ей, что это идеальный момент, идеальный мужчина и последний шанс для нее. К тому же, когда Джонатана не станет, она найдет утешение в его ребенке… в крохотной версии его самого.

– Я не согласна с тобой, – сказала она. – Дай мне слово, что подумаешь над этим. Я бы не просила, если бы это не было важно для меня. Очень важно, Джонатан.

Он кивнул:

– Обещаю. Но я буду честен с тобой… Мне трудно представить, чтобы я передумал. Моя сестра изо всех сил старается забеременеть. Что они подумают, если я сделаю тебе ребенка, зная о том, что мне не суждено будет его воспитывать?

– Если у них все получится, этот ребенок… наш ребенок будет двоюродным братом или сестрой для их ребенка.