А «товарищ Жук» из «отдела по зоне затопления» в «Прощании с Матёрой», – человек с «черн<ым> цыганск<им> лицо<м>»? Еврей ли он, этот персонаж, имя которого отсылает к товарищу Жуку, – русскому большевику, бывшему токарю с завода «Судосталь» в «Цементе» Федора Гладкова? Распутин колеблется между предрассудком и правдоподобием.

В поздние 1970-е и ранние 1980-е Распутин все чаще выходит на трибуну центральных советских газет («Советская культура», «Советская Россия» и др.), обращаясь к миллионам с позиции защитника русской природы и культуры. К началу 1980-х Распутин стал одним из ведущих комментаторов по экологическим вопросам, в круг которых входила защита озера Байкал от загрязнения. Он ратовал за защиту и сохранение церквей и деревянной архитектуры. Именно в эти годы в дискурсивных заявлениях Распутина начинают звучать антиеврейские ноты. Еврейские (или похожие на еврейские) фамилии появляются на страницах статей и выступлений Распутина в связи с вопросами об ответственности за загрязнение сибирской природы или за разрушение памятников русской истории в ходе урбанизации. В книге «Сибирь, Сибирь» (опубликована в 1991 году) в главе «Байкал» Распутин пишет, к примеру, об Альберте Бейме, «директор<е> института токсикологии в Байкальске; вместе со своими содружниками много лет он доказывал, что никакого вреда, окромя пользы, <целлюлозный> комбинат Байкалу не приносит» [Распутин 19946, 3: 113]. Там же Распутин фактически обвиняет в бездействии межведомственную комиссию «под началом Ю. А. Израэля, председателя Госкомгидромета, <которой> поручено наблюдать, подгонять, вносить, если потребуется, поправки, координировать, входить с предложениями…» [Распутин 19946, 3: 123]. (Ультрапатриоты и почвенники особенно любили упоминать имя Юрия Израэля, сына русской матери и выходца из Эстонии, уверенные в том, что Израэль – еврей[48].) Историкам антисемитизма в СССР известно, что в 1980-е годы ультрапатриотическое общество «Память» возникло именно как «движение снизу» (grassroots movement), внешне ставя своей задачей охрану памятников русской архитектуры и истории и защиту русских церквей. В июле 1987 года, на заре горбачевской перестройки, Распутин выступал в Горьком (Нижнем Новгороде) на Пятом съезде всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. В докладе, озаглавленном «“Жертвовать собою ради правды”. Против беспамятства», Распутин защищал общество «Память» от критики в прессе. Распутин прямо противопоставил деятельность «Памяти» нападкам людей, чью идентификацию обозначил следующими словами:

Не странно ли: люди, предавшие Россию, сбежавшие, обливающие ее грязью, а затем, не найдя на стороне обетованного рая, корыстно воротившиеся обратно, ходят у нас чуть ли не в героях, индульгенции на ошибки выданы им навечно, а люди, искренне, пусть и неумело, озабоченные судьбой России, наскоро и безапелляционно и тоже навечно мажутся черной политической и националистической краской. Есть логика? Есть, очевидно, но искать ее надо в кастовых интересах [Распутин 1988: 171].

Здесь и в других выступлениях и статьях Распутина периода перестройки слово «еврей» и его производные отсутствуют, однако аллюзии и намеки оказываются достаточно прозрачными, особенно для читателей журнала «Наш современник», ставшего в те годы литературно-публицистическим оплотом ультрапатриотов. Говоря о том, что «есть люди, которым очень не нравится опамятовавшая Россия», Распутин вторит антисемитским идеям, красной нитью проходящим по полемическим сочинениям таких идеологов «русской партии», как Игорь Шафаревич, Вадим Кожинов и Станислав Куняев. Далее в докладе Распутин так описывает задачи тех, кого он называет местоимением «они»:

Поэтому слова «память» и «патриот» они готовы сделать ругательными, как это уже было в 20-х годах, а великие творения предков наших объявить примитивом и националистическим дурманом. <…> У них испытанное оружие – революционные лозунги, которыми они жонглируют с ловкостью циркачей и под сенью которых готовы произнести любую анафему [Распутин 1988: 171].

Похожие идеи Распутин высказал – в более апокалиптическом ключе – на Седьмом съезде писателей России в 1990-м году: «…будто сама Россия уходит у нас из-под ног в неведомое и чужое пространство, расположенное поверх или пониз ее собственного культурного и национального тысячелетнего бытия <…> к руководству Россией пришли люди, которые даже не считают нужным скрывать к нам свою неприязнь» [Распутин 2015:679–680].

В годы перестройки Распутин говорил о себе как о «человек<е>, делегированн<ом> от экологически настроенной части общества» [Распутин 19906: 1], и термин «экологически настроенной» следует воспринимать в самом широком его значении, не только по отношению к природной окружающей среде. В марте 1990 года он подписал так называемое «Письмо 74-х», отражавшее идеи, настроения и фобии многих участников тогдашнего ультрапатриотического движения деятелей русской культуры[49]. В письме «писателей России» открытым текстом звучали проклятья в адрес Израиля:

Не замечателен ли сам по себе факт, что фабрикация мифа о «русском фашизме» проходит на фоне стремительной реабилитации и безоглядной идеализации сионистской идеологии? Эта идеализация равно касается нынче и советских, и зарубежных культурных, общественных деятелей еврейского происхождения – в том числе политических деятелей фашистского государства-агрессора Израиля. <…> В связи с расширяющимися вне воли русского народа дружественными контактами СССР с фашистским государством Израиль свободный экспорт сионизма в нашу страну стал грозной реальностью, и опасность его для всех народов страны выдвинулась на первый план [Письмо 1990а: 2–4].

В письме также высказывалось опасение, что обсуждаемый «закон об антисемитизме» «особенно опасен для русского населения, сполна уже испытавшего на себе его действие в 20-30-е годы. Как известно, по существу это был ЗАКОН О ГЕНОЦИДЕ РУССКОГО НАРОДА» [Письмо 1990а: 2–4][50].

В «Письме 74-х», как в больной истерике, бурлящей злобой и бешенством, общие места современного антисемитизма переплелись с рваными клочьями советской антисионистской (антиеврейской) риторики и легли на субстрат русского ультранационалистического дискурса. Среди поставивших подпись под этим документом были Татьяна Глушкова, Вадим Кожинов, Юрий Кузнецов, Станислав Куняев, Леонид Леонов, Михаил Лобанов, Александр Проханов и Игорь Шафаревич, известные своими антисемитскими взглядами. Письмо не подписали Виктор Астафьев (по причинам разлада с лагерем ультранационалистов) и Василий Белов (по неизвестным мне причинам). В то же время, по ряду причин, о которых можно судить по-разному, Распутин все еще воздерживался от открыто антисемитских высказываний и настаивал, что, «прежде чем искать виновников в какой-то другой нации, нужно все-таки предъявлять требования к своей собственной» [Распутин 19906: 3].

Распутин оказался в центре внимания прессы в момент особенного накала межнациональных отношений в преддверии распада СССР. В январе 1990 года отрывки из интервью с Распутиным появились в пространной статье корреспондента «Нью-Йорк Таймс» Билла Келлера, посвященной подъему русского национализма в перестроечные годы. В английском переводе первоначальной цитаты из высказывания Распутина была допущена существенная ошибка; Распутин опротестовал публикацию, и «Нью-Йорк Таймс» опубликовала исправленную цитату. Большая часть интервью Распутина с Биллом Келлером была включена в эссе американского