Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина вышла на порог и, потрясая фонариком, потребовала расходиться. С фонариком она хорошо придумала. Мы так увлеклись беседой, что вполне могли и не услышать старческий голос за барьером сферы тишины. Может, даже и не услышали, и фонарь оказался последней мерой призыва нас к порядку.
Лучась недовольством, квартирохозяйка отправила меня в комнату, расположенную по соседству с её, и потребовала «замереть до утра», ибо дословно «распоясалась и спать не даю, профурсетка».
Я удержала стремящееся с языка: «Завидуете?» – и молча скользнула в открытую дверь. Никаких танцев с бубнами я не планировала, слишком устала. Стоило переступить порог, как тяжёлые ресницы упали на щёки, а рот начал рваться от зевков. Я упала на постель, мечтая забыться до утра.
Но, как говорится, где мечты и где реальность.
При падении головы на подушку, мысли в ней всколыхнулись и завертелись шумным кусачим роем.
Особенно кусалась одна, самая гадкая.
Прежде чем нас разогнал Цербер, я ещё успела выяснить у Реми, в чем именно я прокололась насчет нелюбви к драконам.
– Ты резко изменилась, Касс. Сколько я тебя помню – из толпы старалась не выделяться, а тут… – глаза парня жадно сверкнули, отразив свет фонаря, не дружески так сверкнули, и я в который раз за вечер смутилась, внутренне улыбаясь до ушей.
Неимоверно приятно – когда тебя любят. Хотя любовь – зло, конечно. От любви мы глупеем.
Реми продолжил:
– Потом ты о Красном океане заговорила. Мечта, конечно, романтическая, но не для девушки, согласись, туда не всякий мужчина сунется.
– Ну, да, пожалуй. Но я ведь необычная девушка.
– Это точно. Я тоже так подумал и почти успокоился. Но, – Реми поджал губы, – когда в «Сосну» явился этот драконь в пальто и ты – прикинулась статуей. А он…
В этом месте мне снова расхотелось дышать, даже в ушах зазвенело. Заррхов драконис!
– Он смотрел. Смотрел только на тебя.
– Умереть и не встать, – буркнула я, заставляя себя вдохнуть вечернего воздуха. – И как? Брезгливо?
– Ну как тебе сказать. Смотрел он так, слово ты его.
– Пр-фр! – глоток воздуха встал поперёк горла. – В с-смысле?
– Словно ты ему принадлежишь.
Я чуть на заборчик не свалилась – Реми придержал за запястье. Метка снова зачесалась, и я высвободилась, потирая руку и собираясь с мыслями.
– Перед такими разговорами вообще присаживаться надо, – проворчала я. – Ты… ты уверен?
– Нет, конечно. С драконами вообще ни в чём нельзя быть уверенным. Уж насколько мой отец собаку съел на торговле с ними, и то говорит, что разобраться в драконьих мотивах получается через раз. Подозреваю, если бы он тебя ненавидел – смотрел бы так же…
– Хм, уже лучше. Но всё равно. Лучше бы брезгливость. А то или ненавидит или любит. Час от часу не легче.
– А о любви я ничего не говорил, Касс, – серьёзно возразил друг. – Он смотрел как на собственность, и кажется, размышлял, не забрать ли тебя из таверны.
Гхм. И запереть в каком-нибудь подвале, – подумала я, нервно комкая лист мальвы, просунувшей ветку сквозь прутья забора.
Вот так.
Или считает своей, или ненавидит.
Впрочем, а что мешает ему совмещать?
И чем это чревато для меня? – вот в чём главный вопрос.
Ничем хорошим – спору нет. И держаться от Корвина подальше нужно точно. И совет Реми не думать о драконах вообще – тоже хорош, хотя и трудновыполним в условиях, когда беглый женишок так и путается под ногами.
Зачем ему это вообще?
Я снова вспомнила брезгливо искривлённые губы моего ходячего кошмара. Может и правда случайность. А Реми ошибся с этим «своей считает». Сам же говорит, сам заррх сломит ногу в драконьих мотивах.
Зато, ура-ура, я отметила, что у меня при мысли о губах Корвина не возникло лишних реакций, этих плодов уязвлённого женского эго. Ни тебе сбитого дыхания, ни дурацкого желания потрогать его губы, ни запустить руки в волосы. Прелесть! Значит я в норме!
Хотя запускать руки в волосы мне и раньше не хотелось. И тонуть в янтаре глаз.
Слышать голос.
Эти будоражащие вибрации, это: «стар-райся, и возможно согр-реешь»…
…Мне, мёрзнущей на холодной простыне, это вдруг показалось неким неведомым, абсолютно, немыслимо запретным и таким сладким удовольствием – что я вытянулась до дрожи во всех мышцах, а потом свернулась клубком, плотнее сжимая колени и бёдра, и резко согреваясь от скользящих прикосновений ткани к телу. Словно это и не ткань вовсе.
А горячие руки.
Я зажмурилась, с трудом осознавая, что со мной творится, но маленькая разумная часть меня была забита в дальний уголок невыносимым желанием заглянуть в янтарные глаза, утонуть в их огне, вспыхнуть и рассыпаться искрами по подушке.
И восстать из пепла.
И снова полыхать…
Сквозь грохот сердца едва удалось разобрать стук в стену. И брань Цербера.
Я всё-таки разбудила квартирохозяйку. Непристойными стонами.
Судя по тому, что удалось разобрать сквозь шум крови в ушах, добропорядочная женщина обещала нагрянуть ко мне и выгнать моего любовника вон! Впрочем, дальше угроз дело не шло, и лишь Крылатым ведомо, что её остановило. Может, испугалась, что упомянутый «любовник» сам её выставит?
Но мне было всё равно, что думает и что сделает моя надзирательница.
Я валялась на скомканных простынях, со скатавшейся до груди ночной рубашкой, горячая и опустошённая. По всему телу катились капельки пота, в мышцах разливалась ватная слабость.
Больше всего убивало то, что не в синих глазах Реми я стремилась утонуть, а в Корвиновом янтаре.
Тьфу! Как муха, право слово.
Ну почему всякая гадость притягивает сильнее милого и доброго?
Мне не хватало воздуха, и я, поднявшись, на дрожащих ногах подошла к окну. Бесшумно открыть его не получилось, и на противовзломный скрип рамы дверь в комнату, наконец, распахнулась, в неё пылая очами, влетел мой верный Цербер:
– Где он?! Я тебя спрашиваю, где он!
Я, морщась от шума, кивнула на раскрытое окно и присела на подоконник.
– Я всё твоему дяде расскажу! Он тебя под замок посадит!
– Рассказывайте, – разрешила я и потянулась слухом к далёкой загородной птичке. У неё было хорошо и тихо, а сама она издавала мелодичные трели, в отличие от квартирохозяйки.
Может, кстати, это и выход, – мысль всё же зацепилась за её слова.
