Позанимавшись почти час, Анна отложила виолончель и подошла к окну. Машина Майка стояла на улице – хороший знак, – наверно, он припарковал ее прошлым вечером. Неделю или две назад Грета перестала звонить по вечерам, и Анна пришла к выводу, что Майк наконец-то начал приезжать домой вовремя.

Она бегло просмотрела газету, вымыла оставшуюся с вечера посуду, пролистала несколько студенческих работ по бактериальным инфекциям и протерла кухонный пол. В восемь часов, когда она наконец снова взяла виолончель, зазвонил телефон.

– Это я, – сказала Грета.

– Вот так номер! Какие новости на этот час? – Анна смотрела на фиолетовые отпечатки пальцев на нотном листе. Это красящее вещество, которое использовалось для медицинских слайдов, казалось, въедалось в кожу. Она осмотрела виолончель, чтобы убедиться, что не оставила отпечатков на дереве. Инструмент был очень дорог Анне, его подарил Хью, когда она снова начала играть. Он купил ей виолончель на сороковой день рождения. Это был инструмент из Австрии с очень красивым, грустным и ярким звуком, ноты скользили, словно золотые отсветы заката на гладкой озерной воде.

– Ты сейчас очень занята? – спросила Грета.

– Собираюсь раздвинуть ноги для Сергея, этого мрачного сукиного сына.

– Для кого?

– Для мистера Рахманинова. Я хочу позаниматься.

– Тогда ладно. Возвращайся к своему занятию.

– Нет, подожди. Я уже отвлеклась. Что случилось?

– Майк собирается в офис, мне нужно ехать на репетицию. – Группа Греты «Без звука» открывала летний симфонический сезон. – А моя машина снова в автомастерской. Не одолжишь свою?

– Конечно. Если вернешь ее к двум часам. – Анна нашла студентку для присмотра за группой поддержки пациентов, больных СПИДом, и договорилась с ней о встрече у Ника Мозеса во второй половине дня. – Нет, знаешь что, я отвезу тебя в город, а потом заберу. Мне все равно нужно в госпиталь.

– Ты уверена? – спросила Грета. Анна ответила, что вполне.

Репетиции Греты проходили в Кембридже, на старом складе около Гарвардской площади. В оркестре было, насколько Анна могла предположить, двадцать или тридцать детей в возрасте от шести до десяти лет. Анна села в одно из откидных кресел, собираясь посмотреть часть репетиции. Родители сидели в стороне, некоторые вставили в уши затычки – когда заиграла музыка, она поняла почему: басы были включены на полную громкость, чтобы дети могли чувствовать вибрацию. Грета сказала, что это только на репетициях, во время представления низкие частоты уравновешиваются, и дети будут полагаться на счет, а не на ритм.

– Так, родители! – возгласила Грета на весь зал. – Мы начинаем репетиции в костюмах, надеюсь, что они уже куплены. Да! И не забудьте начесать седые парики для тех, кто играет Бетховена. Представьте себе что-то большое – птичье гнездо, например. Представьте полусумасшедшего гения. – Грета подняла вверх портрет Бетховена с всклокоченными, стоящими дыбом волосами. – Нам нужен именно такой внешний вид.

Она повернулась к детям, которые выходили на сцену. Старшие надели костюмы в виде гигантских поролоновых ушей, их лица были раскрашены в черный цвет и обрамлены «испанским мхом», чтобы изобразить отверстие слухового канала и волоски внутри него. Маленькие дети были одеты как кукурузные початки.

Музыка звучала так громко, что у Анны заболели барабанные перепонки.

Глядя на сцену, Анна представила себе кукурузное поле, по которому гулял ветер. Дети пели громко, как их учила Грета: почувствовать звук в своих диафрагмах прежде, чем послать вибрацию и воспроизвести его в связках. Анна была поражена: голоса звучали на удивление гармонично, учитывая, что ни один ребенок не слышал голосов хора.

Дети пели: «Мы кукуруза, и мы умеем слышать. Мы слышим початки, которые рядом с нами».

Старшие дети, изображавшие человеческие уши, стояли позади и пели в контрапункте с кукурузными початками. Грета рассказывала Анне, что эта часть была особенно сложной, – ведь стоящие сзади дети не могли определить по губам, что поют стоящие спереди. Но Грете чудесным образом удалось справиться с задачей. Анна поняла, что все это – просто демонстрация и переживание веры. Каждый ребенок верит в то, что звуки, которые они издают, сольются в единое целое.

Девочка, изображающая ветер, в длинных воздушных лентах, сплетенных в прозрачную мантию, носилась по сцене и притворялась, что шепчет в кукурузные початки. Затем дети начали петь и танцевать, на этот раз без музыки. Основная сюжетная линия заключалась в том, что молчание для растений и животных было способом, посредством которого мудрость направлялась с небес на землю. Создания, которые пользовались языком, слышали только немое бормотание.

В финале появились три Бетховена, которые вошли на сцену слева, – один с альтом и двое со скрипками. Трио играло первую часть из Пятой симфонии, без нот и без ошибок, насколько Анна могла слышать. Представление закончилось тем, что вернулась девочка-ветер и объявила: «Волшебство – это дитя веры».

– Хорошо! – Грета захлопала, выражая признательность всем детям. – Очень, очень хорошо. Бетховены – просто чудо. Давайте прогоним все еще разок.

Анна поймала Грету, когда та перематывала кассету:

– Я приеду за тобой до пяти.

– Здорово, а? – Грета кивнула в сторону сцены и улыбнулась.

– Это неописуемо прекрасно.

До встречи в больнице оставалось еще два часа. Бессонница всегда будто придавала ей ускорение: она неслась сквозь мир, и все получалось у нее намного быстрее, чем в обычном состоянии. Выпив кофе, она пошла в огромный книжный магазин и почти час бесцельно бродила между стеллажами, пока не задержалась у секции «Путешествия. Приключения». На глаза ей попалась книга очерков, написанная женщинами-охотницами. На обложке дамочка среднего возраста держала голову убитого бизона, словно ожидая, что тот улыбнется в камеру. Анна бегло просмотрела книгу, положила обратно, а затем снова взяла и сунула под мышку. Затем сняла с полки еще одну – о женщине, которая охотилась в Африке на антилоп. Эту она тоже купит. Анна никогда не интересовалась охотой, даже мясо ела очень редко, так что она и сама не могла понять, зачем покупает эти две – нет, уже три книги (она взяла еще автобиографию охотницы на оленей) и зачем кладет в карман рекламную листовку женской охотничьей группы. Дети из оркестра Греты каким-то образом выбили ее из колеи. Особенно восхитительные Бетховены.

Когда Анне было двадцать три года, она находилась на пике своей музыкальной карьеры, но тогда она об этом не подозревала. В то время она была на пике своих исполнительских возможностей – несмотря на то, что с годами она отточила приемы и стала мудрее. В молодости она время от времени играла Рахманинова, а еще – Сен-Санса, которого очень любила. Но сейчас, через тридцать лет, Анна даже не вспоминала о его музыке. Наверное, думала она, это каким-то образом связано с эмоциональностью. Когда она была молодой, его произведения казались ей переполненными эмоциями, а потому – более понятными. Тогда Анна даже не думала, что со временем мрачная выразительность поздних произведений Бетховена или размеренная скорбь сюит для виолончели Баха станут ей ближе.