Она тоже была там – он подарил тур. Сам, конечно, отправился с Митяем в очередной поход. Она так хотела, чтобы Димочка поехал с ней. Ведь у него второй – итальянский. Это было бы чудесным погружением в языковую среду.

– Успеется, – сказал он. – Возьми Ветку. У нее тоже погружение будет. Италия все-таки для художника кое-что значит.

Светланка неделю двигала мольберт по площади и писала Дуомо с разных ракурсов. Мама наблюдала за происходящим из уличного кафе, где все это время сидела, читая монографию известного итальянского филолога. Милан обеим очень понравился.

Дети выросли. Димочка писал стихи: и свои, и переводы. Его публиковали и приглашали читать лекции. Митяй стал отличным звукорежиссером и работал у отца в студии (конечно, тогда, когда Димочка был свободен от обязательств). Ветка писала картины и пыталась строить из себя свободного художника. Получалось плохо, потому что Светланка в двадцать лет выскочила замуж и родила близнецов.

Дед бренчал внукам на гитаре и вопил: «Перемен требуют наши сердца…» Бабушка перебирала клавиши пианино и тихим голосом выводила: «Отцвели, ах уж давно…» Светланка жаловалась на жизнь и требовала помощи. Это происходило тогда, когда Ветка не заходилась в истерике и не вопила, что «родители ничего не понимают в жизни».

Отец говорил, что «надо показать ей, где раки зимуют». Мать просила оставить дочь в покое, утверждая, что та просто устала. Уставшая развелась через два года. Светланка рыдала на плече матери и жаловалась, что муж живет своей жизнью, не обращает на нее никакого внимания и занят только своими интересами. Мать гладила ее заплаканные щеки и повторяла:

– Ничего. Бывает.

Отцу Ветка с раздражением объясняла, что жить с человеком, который автомобилями интересуется больше, чем картинами Куинджи, невозможно. Он обнимал ее и примирительно говорил:

– Да-да. Конечно. Как я тебя понимаю!

Стали поднимать внуков. Он водил их на футбол. Она – в музыкальную школу. Он рассказывал об Элвисе Пресли, она – о Шостаковиче. Он говорил, что надо уметь постоять за себя, она уверяла, что драться нехорошо. Он ездил с ними в отпуск на рыбалку в Астрахань, на Байкал, а то и на Гавайи. Она говорила, что в Астрахани была много раз, на Байкале замучают комары, а на Гавайях испепелит солнце, и оставалась на даче. Она давно мечтала о «тихой, зеленой гавани», и он как-то сделал к ее очередному юбилею царский подарок: участок с готовым срубом. На улице – беседка и зеленый газон. Внутри – застекленная терраса и резной балкончик. На газоне она развела грядки и посадила цветы. Балкон украсила виноградной лозой. Он сидел с удочкой в лодке посреди Тихого океана. Она лежала в гамаке в тени подмосковных сосен и читала очередную работу аспирантов.

Иногда приезжали дети: Димочка с женой и Ветка с очередным кандидатом в спутники жизни. Димочка был женат надежно и прочно. Она говорила:

– Я знала, что Димочка – хороший мальчик.

Муж вторил:

– Митяй – наш человек.

Детки, правда, никак не получались, но тут вмешиваться не станешь. Сами пускай разбираются.

Светланка, напротив, скакала от кавалера к кавалеру и постоянно предъявляла претензии. Один не любил Моэма, другой ничего не слышал о Шагале, третий любил красное вино больше белого, четвертый по воскресеньям навещал маму.

– Чего же ты хочешь? – недоумевали родители.

– Хочу, как у вас с папой, – требовала Ветка-Светланка.

– Ясно, – говорил он.

– Понятно, – отвечала она.

И только подругам, науськанным еще бабушкой, подругам, что давно разошлись с одними, вышли замуж за других, а романы крутили с третьими, по-прежнему было ничего не понятно.

– Он там – ты здесь. Так и просидишь всю жизнь на своей даче?

– Здесь хорошо, – отвечала она. – И близнецам Коле и Косте нужен свежий воздух.

– Что-то не торопится муженек в это хорошее место.

– Рыбу ловит.

– Славный у него, должно быть, улов.

– Должно быть.

Улов привозил большой. Она солила, коптила, морозила. Потом распоряжалась: «Колю на фортепиано, Костю на скрипку».

– А ты? – муж спрашивал для проформы. Знал ответ.

– В библиотеку. У меня доклад.

Возвращалась счастливая. Сыпала цитатами из нового труда и грезила очередным научным открытием.

– Молодец! – хвалил он и тоже отдавал распоряжение: «Костю на карате. Колю на тхэквондо».

– А ты? – ее очередь спрашивать.

– На студию. У меня запись.

Он записывал. Она писала. Он пел в России, Израиле, Германии, Америке. Она там же читала доклады. Они посещали одни и те же страны, но в разное время. Они увлекались противоположными вещами и интересовались совершенно не схожими областями жизни. Она верила в Христа, он был атеистом. Ему было все время жарко, она постоянно мерзла. Он любил крепкий кофе, она предпочитала чай. Он обожал шумные компании, она – тихие семейные вечера. Не жизнь, а сплошной компромисс. Их все время разводили, а они были счастливы. Вместе.

А потом он умер. Внезапно. Прямо у грядки, где цвели ее любимые флоксы. Не зря терпеть не мог дачу. Она бы хотела ходить на могилку, но он просил развеять прах по ветру. Она исполнила его волю, в первый и последний раз наступив на горло собственной песне. После села в кресло и не захотела вставать. Окружающие возмущались и не понимали, что происходит.

– Всю жизнь прекрасно без него обходилась, а теперь-то чего потерялась? – шептались подруги.

– Ладно бы горевала о том, кто пылинки сдувал, а то ведь работой дышал, а не женой. Ни к чему убиваться, – твердили его друзья.

Волновались и дети:

– Мама, сходи в библиотеку!

– Мама, сделай доклад!

– Съезди на конференцию!

– Проведи семинар!

– Подготовь к поступлению!

– Прочитай монографию!

– Съезди на дачу!

– Посади цветы.

Цветов сажать не стала, дачу продала. Подарила деньги Светланке на открытие первой выставки. Из кресла вылезла. Вытащили внуки. Разве забудешь: «Костю на карате. Колю на тхэквондо»?

Веткины-Светланкины картины начали продаваться. Она стала известной художницей. В профессии была успешна. В личной жизни – несчастна.

– Как же так, Светочка? – спрашивали назойливые научные дамы – мамины подруги.

– Ищу такого, как папа, – отвечала она.

– Зачем?! – пугались они. – Чтобы все время где-то пропадал? Чтобы слушал свой ужасный рок? Чтобы ловил – душегуб – эту проклятую рыбу? Чтобы жарился на солнце? Чтобы висел на скалах? Чтобы учил мальчишек по своему разумению, а не по науке?

– Почему бы и нет?