– Идиотка! Ты могла меня утопить!

Она ничуть не смутилась:

– И утопила бы, если бы ты хоть чуточку зазевался. А правду говорят: полиция всегда начеку!

Ее голос дрогнул. Сомов понял: девушка обиделась. Он потянул ее за плечо:

– Ну, не злись. Извини, так получилось. Барышева дала мне уйму материала, в котором без нее мне было никак не разобраться. Пришлось второй раз тащиться в редакцию.

– Не ври! – выкрикнула Рита, но тут же взяла себя в руки и уже спокойно проговорила: – Вы мирно беседовали с ней в чебуречной.

– Пусть там, но мы говорили о деле.

Девушка поплыла к берегу. Она молчала, и это беспокоило Леонида больше всего:

– Ты, наверное, ждала меня на пляже?

– Я держу свои обещания.

Капитан перегнал ее:

– Как мне искупить свою вину? Кровью? Видишь ли, я могу тысячу раз попросить у тебя прощения, однако это не снимает с меня вины.

Девушка повернулась к нему и улыбнулась:

– Ты все мне расскажешь. А я уже решу: прощать тебя или не прощать. Действительно ли Барышева дала тебе такой интересный материал?

– Идет! – Он стукнул ладонью по воде, обдав ее миллионами брызг. – Где хочешь послушать – в гроте или на нашей скамейке в парке?

Она задумалась:

– Скорее в парке. Твой вид прямо кричит о том, что с сегодняшнего дня ты займешься расследованием, и сорваться со скамейки будет быстрее, чем добираться в поселок из грота.

* * *

Усевшись в тени дикого винограда, зеленые плоды которого напоминали по размеру крохотные бусинки, молодые люди принялись за дело. Леонид дал Рите материл, любезно предоставленный ему Леной Барышевой. Девушка внимательно изучила статьи, и ее гладкий лоб прочертили морщины.

– Вердикт – самоубийство, – изрекла она, возвращая ему листки. – Какое же из трех ты предпочтешь?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Пока тружусь над разгадкой суицида Вани Кашкина.

Рита усмехнулась:

– Поверь психологу, здесь нет ничего удивительного. Когда матери вторично устраивают свою жизнь и рождается ребенок, дети от первого брака чувствуют себя ненужными.

Сомов покачал головой:

– Если ты внимательно читала статью, в ней ни слова не говорилось о ревности. Ваня невзлюбил отчима по неизвестным нам причинам. Кроме того, возникают другие вопросы. Что он делал на вокзале в такое позднее время? Почему бежал по крыше электрички? Почему оттуда бросился под поезд? Он ведь мог и промахнуться.

– Но не промахнулся, – вставила Рита.

– Свидетелей его гибели также не отыскали, – продолжал Леонид. – Мальчик мог убегать от кого-то по крыше, поскользнуться и упасть под колеса, его, в конце концов, могли толкнуть. Почему отчим сразу скрылся в неизвестном направлении? И вообще, откуда появился, на что существовал этот человек? Почему он казался Ване подозрительным?

Девушка задумалась:

– Слушай, а ты прав. Это логично.

– Вот почему я хочу навестить Василису Кашкину и побеседовать с ней. Знаешь такую?

Подруга вздохнула:

– Слегка полоумная тетя Вася. Ее знает весь поселок. После произошедших в ее семье событий она малость тронулась умом.

Оперативник поежился. Идти к умалишенной не очень хотелось.

– Но на вопросы она способна ответить?

– Разумеется.

– Тогда пошли.

Они уже поднялись со скамейки, когда у Леонида затренькал мобильный. На дисплее высветилось имя Елены.

– Слушаю вас, Лена.

Сомов заметил, как напряглась Рита. Черт возьми, а девочка ревнует. Ему было приятно. Приреченская Рита его отвергла, а русалка из Мидаса проводит с ним все свободное время. Он похлопал ее по плечу и повторил:

– Слушаю вас.

Барышева почти шептала:

– В моей статье ничего не говорилось о фотоаппарате, найденном возле тела мальчика. Мать и бабушка утверждали, что это его вещь, однако Григорий божился: он ни разу не видел у пасынка ничего подобного.

Сомов напрягся:

– А снимки? Их удалось сделать?

Лена замялась:

– Фотоаппарат попал в милицию и больше не всплывал. Когда я интересовалась им якобы для материала в газету, капитан Егоров сказал мне, что вещь не подлежала восстановлению. Это все, что я знаю.

– Спасибо, Лена.

Она задышала:

– А вы? Вы выяснили что-нибудь?

– К сожалению, еще не начал этим заниматься.

– Но вы помните наш уговор?

– Конечно. Если мне станет что-нибудь известно…

Она отключилась, не попрощавшись. Рита надула губы:

– Твоя пассия назначила свидание?

Леонид развернул ее к себе:

– Во-первых, это не моя пассия, и тебе это прекрасно известно. Во-вторых, без нее я не смогу достать нужный материал. Ты об этом тоже знаешь. Так что не веди себя как маленькая девочка.

Подруга усмехнулась:

– Как скажешь. А вон дом тетки Василисы.

Прочитав статью о семье Кашкиных, Леонид напряг фантазию, чтобы представить ветхую хибару, лишь слегка подремонтированную непонятным мужиком, неизвестно как появившимся на горизонте. Однако этого оказалось мало. Дом выглядел таким старым, что казался покинутым. Краска свисала лохмотьями, обнажая дерево, ставни повисли на одной петле, рамы гнили, выбитые кое-где стекла никто не думал вставлять. Забор наполовину развалился, открывая неприглядный вид участка, заросшего бурьяном. На старых плодовых деревьях свернулись листья, видимо, пораженные какой-то болезнью. К дому лепилась пристройка, годившаяся лишь на то, чтобы хранить в ней дрова в сухие солнечные дни. Вряд ли кто-то из курортников снял бы ее даже за пять гривен в день. Увяданием и смертью веяло от этого негостеприимного жилища. Леонид невольно вздрогнул. Рита заметила это.

– Не бойся, – она взяла его за руку. – Тетя Вася всегда дома.

Она пнула ногой калитку, вернее, то, что от нее осталось, и крикнула:

– Тетя Вася!

Из пристройки показался мальчик лет четырех, он окинул непрошеных гостей серьезным взглядом маленьких черных глаз.

– Привет, Егорка, – девушка погладила его по голове. – Мать дома?

Ребенок что-то промычал в ответ.

– У него аутизм, – пояснила подруга. – Он живет в своем мире. Никогда не слышала, чтобы Егорка разговаривал.

Василиса вышла из дома в старом синем халате. Такие выдавали раньше рабочим на заводах. Судя по всему, женщине не было еще и сорока, однако тяжелая жизнь наложила отпечаток на некогда привлекательное лицо с правильными чертами, светлые волосы поредели, большие глаза потускнели. Кожу изрезали морщины, сделав ее похожей на печеное яблоко. Только улыбка осталась приятной и доброй: