Что ж, во всем есть своя закономерность и высшая справедливость. За достаток и безопасность богачам приходится расплачиваться убогой серостью их однообразного бытия, возможностью восприятия лишь узкого, очень ограниченного спектра предсказуемых впечатлений и неспособностью бурно радоваться незначительным пустякам, которые каждый день преподносит им жизнь, но которые не вызывают в «спящих» сердцах эмоций.

Беднякам же, в особенности странствующим, развлечения готовит сама судьба, поэтому ассортимент выпадающих на их долю приключений и злоключений в десятки, если не сотни раз многообразнее. Попадая порой в комичные, но гораздо чаще в трагичные ситуации, простолюдины переживают их, пропуская через себя, и поэтому куда более эмоциональны в позитивном плане, то есть умеют радоваться пустякам и от души веселиться. Они проще, чем богачи, переживают невзгоды, которые с ними случаются чуть ли не на каждом шагу, и намного дольше помнят добро, внезапно вошедшее в их жизнь. Спустя долгие-предолгие годы бедняк точно может сказать, близ какого города, под каким кустом и даже при какой погоде он случайно нашел кошель с медяками; купец же без своего гроссбуха вряд ли припомнит, сколько сотен золотых выручил пару месяцев назад и на каких сделках.

Одним словом, жить богато и жить, дыша полной грудью, – две разные вещи. Чем беднее человек, тем меньше серости в его жизни и тем ярче впечатления от, в общем-то, заурядных событий.

Если смотреть на жизнь с этой позиции, то Дарк, безо всяких сомнений, являлся одним из счастливейших людей. Провидение щедро одаривало его необычными сюрпризами, а яркие, незабываемые впечатления поджидали буквально на каждом шагу. Вот и в тот день судьба решила побаловать Аламеза не одним, а сразу двумя очень смешными и весьма пикантными зрелищами, шанс увидеть которые, да еще одновременно, другим людям выпадает раз в десяток лет.

Лишь только протиснувшись с громоздкой поклажей на плечах сквозь недорубленные заросли колючей растительности, моррон тут же зашелся в приступе громкого хохота, ничуть не беспокоясь, что виновники его веселья могут обидеться, а безудержный и неосмотрительно громкий смех может быть услышан снаружи. Проспавшие в винных бочках около суток разведчики приводили в себя в порядок, избавляясь от последствий похмелья, но делали это настолько смешно, что остаться серьезным было просто невозможно.

На заднем плане несуразной картины гордо возвышалась обнаженная фигура Крамберга, широко расставившего мускулистые ноги, повернувшегося к выходу спиной (ну и, соответственно, тем местом, что чуть пониже) и упершегося в стену пещеры не только руками, но и широким лбом. Сейчас Вильсет явно жалел, что, находясь в хмельном заточении, не удержался, пожадничал и опустошил большую часть бочонка, предпочтя внутреннее применение дорогого напитка и снадобья наружному. Его утомленный вином организм едва справлялся с задачей по избавлению себя самого от избытка жидкости. Судя по лужице, растекшейся по доброй половине пещеры, и по непрерывному, задорному звону, процесс опустошения мочевого пузыря разведчика проходил на пределе физических возможностей и намного быстрее, чем влага успевала просачиваться между камней. Попутно с явно уже притомившим его делом парень непрерывно жестикулировал, отчего то и дело падал на колени, но тут же снова вскакивал и, прежде чем опереться на стену руками, утыкался в камни лбом. При всем при этом плясуна мотало из стороны в сторону с интенсивностью хорошенько раскачанного маятника, и его выкрутасы возле мокрой стены очень напоминали бесхитростный танец вошедшего в боевой раж дикаря у костра. Отличий было всего два: воины диких племен все-таки носили набедренные повязки, и они поклонялись огню, а не луже зловонной жидкости, которую и водой-то назвать нельзя, не то чтобы гордо величать ее «водной стихией».

Упорно борющийся с могучей силой земного притяжения и собственным мочевым пузырем Крамберг отплясывал не один. Его страстный, зажигательный танец решилась поддержать и Ринва, причем отсутствие музыки и неподходящее место для демонстрации чудес пластики красавицу вовсе не смущало. Распрощавшись с одеждами, насквозь пропитавшимися вином и поэтому непригодными для носки, полностью обнаженная, как и ее напарник, разведчица не выделывала ногами замысловатые кренделя, но зато со скоростью и гибкостью, достойными восхищения, изгибала свое стройное тело и при этом активно чесалась, раздирая острыми коготочками свою нежную кожицу в кровь. Пакли липких, густых волос, не ниспадали на плечи и аппетитную грудь девушки, а стояли на голове торчком и вздыбились в разные стороны. Это делало разведчицу похожей на молодую орчиху, только что вступившую в фазу половой зрелости и исполнявшую ритуальный танец, чтобы дать о том знать своим соплеменникам. Она интенсивно почесывала себя во всех возможных местах, до которых только могли добраться ее изящные пальчики; ну а там, где кожа уже была разодрана в кровь, страстно оглаживалась.

Со стороны было необычайно забавно смотреть как на потуги Вильсета, так и на комичные, но в то же время пробуждающие желание телодвижения Ринвы. Безудержный, импульсивный танец обнаженных партнеров на сырых камнях возле перевернутых бочек чуть не привел моррона к смерти от хохота, по крайней мере, Дарк почувствовал сильные спазмы мышц внизу живота и надрывную, сухую резь, впившуюся мертвой хваткой в горло. На самом же деле происходящее было не столь комично, сколь опасно. Аламез вот-вот мог лишиться обоих напарников, и прежде всего это касалось Ринвы. Неуемный зуд, охвативший кожу девушки, походил на сильную аллергическую реакцию, вызванную долгим отмоканием в вине. Не исключено, что так проявила себя загадочная болезнь Ринвы, появившаяся у нее после пыток в шеварийском плену. До этого момента внешних симптомов смертельного недуга не наблюдалось, да и физическое состояние девушки было отменным, но, как знать, не запустила ли невинная ванна из махаканского вина необратимые процессы до поры до времени дремавшей внутри организма заразы.

С этим нужно было что-то срочно делать, но вот что именно, насилу отсмеявшийся Дарк не мог ума приложить. Ни снадобий, ни мазей под рукой не было, а воды со дна всех фляг работавших в карьере гномов вряд ли хватило бы, чтобы хоть на время увлажнить и остудить сухую, горевшую кожу разведчицы. Самостоятельно Ринва была не в силах сопротивляться жуткой чесотке. Она только усугубляла свое незавидное состояние, медленно, но верно сдирая с себя кожу и впадая в безумие.

Когда крепость нельзя взять штурмом, ее осаждают; когда врага невозможно победить, его пытаются остановить на укрепленном рубеже или хоть на какое-то время задержать. Выход найдется всегда, но, к сожалению, чаще всего он является не окончательным, а лишь промежуточным решением, позволяющим выиграть время. Аламез не мог помочь Ринве избавиться от сводившей ее с ума чесотки, но отсрочить ее страдания на пару-тройку часов был вполне в силах. Стерев неуместную улыбку с лица и борясь с соблазном вновь рассмеяться, Дарк развязал принесенный им узелок с трофейной одеждой и извлек из его глубин деревянный шеварийский башмак. К тому времени вся покрывшаяся красными пятнами и кровоточащими царапинами Ринва как раз нагнулась, чтобы почесать еще не изуродованные ноготками, но, видимо, изрядно зудящие икры. Не раздумывая, правильно он делает иль нет (на поиски иного варианта все равно не было времени), Дарк одним резким прыжком подскочил к девушке вплотную и с силой ударил надетым на правую руку башмаком по ее беззащитному затылку.