отношении соучастия элит в системе, которая все больше напоминает старую аристократию в увековечивании классовой дифференциации поколений. Забота элиты о "разнообразии и инклюзивности" распространяется на членов групп, которые исторически были маргинализированы или исключены из американской элиты из-за "аскриптивных" характеристик - расы, пола, инвалидности, сексуальной ориентации, или того, что сегодня обычно понимается под термином "идентичность". Это характеристики, заложенные в человеческом теле, понимаемые как биологические факты, которые не должны иметь значения при рассмотрении статуса или положения человека в современном либеральном обществе. Как "описательные" формы идентичности, эти характеристики понимаются как неизбираемые, а любые исторические или текущие препятствия являются результатом предрассудков в форме расизма, сексизма, гомофобии, трансфобии и так далее. "Многообразие" и "инклюзия" - это, с одной стороны, обязательства по равенству, но такие, которые четко вписываются в меритократическую структуру, оставляя на месте просеивающие структуры нового аристократического порядка и позволяя им оставаться в значительной степени бесспорными. Растущее институциональное принятие однородной и единообразной политики "разнообразия, равенства и инклюзивности" тесно связано со все более заметной ролью, которую играют элитные колледжи и университеты в этом процессе отбора, и слишком поразительно совпадает с усиливающимся разрывом между имущими и неимущими, в определении и увековечивании которого наши элитные учебные заведения играют столь заметную роль.

Таким образом, мы являемся свидетелями странного и зачастую истеричного настаивания на равенстве, исходящего из самых элитных и эксклюзивных учебных заведений нашей страны, таких как недавняя рекомендация Гарвардского университета ликвидировать все социальные клубы из-за их роли в "реализации форм привилегий и исключения, противоречащих нашим глубочайшим ценностям", по словам бывшего президента Гарварда Дрю Гилпина Фауста. Эти ценности включают в себя уровень приема в 5 процентов - уровень, который заставляет Миддлбери казаться расточительным - две тысячи из сорока тысяч абитуриентов в 2017 году, и рекордно низкий уровень в 4,59 процента принятых студентов в 2022 году. Цифры показывают, вопреки мнению президента Фауст, что глубочайшей ценностью Гарварда является "привилегированное включение". Тем не менее, не только институционализированные и широко разрекламированные обязательства по многообразию, справедливости и инклюзии, которые распространяются на исторически маргинализированные группы, позволяют опустить завесу над участием институтов в воспитании новой элиты, но и, как следствие, существует неявное, хотя и погруженное и лишь изредка высказываемое убеждение, что любой, кто не включен, заслуживает своего более низкого статуса.

Как писал политический философ Майкл Сэндел, это порождает углубление классового разрыва, в котором успех и неудача интернализируются каждым классом. В результате возникает политически дестабилизирующее "ядовитое варево из высокомерия и недовольства" - справедливое резюме сегодняшней политики в западных либеральных демократиях.

Политика идентичности и воля к власти

Многие студенты элитных учебных заведений часто совмещают два курса обучения: один - по мягким гуманитарным или социальным наукам, часто для того, чтобы проявить искренний интерес к литературе, философии, социологии, политике и так далее; и более "практичный" предмет, часто по дисциплинам STEM, экономике, бизнесу, бухгалтерскому учету и тому подобному - отчасти для того, чтобы удовлетворить родителей, а также более широкие требования безжалостного экономического порядка. Эти два вида специализаций, казалось бы, отражают противоположные подходы и результаты: первая - более гуманистическая и культурная, вторая - соответствующая жестким требованиям современной экономики. Однако, далеко не противоположные, уроки, полученные в этих, казалось бы, контрастных учебных программах, на самом деле одинаковы и взаимно усиливают друг друга, готовя к жизни в корпорациях, консалтинге, академических кругах, СМИ или индустрии развлечений. Как отметил несколько лет назад Дэвид Брукс в своей книге "На райском драйве", постмодернист и экономист придерживаются одних и тех же взглядов, а именно, что "истина неопределенна. . . . Каждая точка зрения заслуживает уважения. Просвещенный человек должен быть открыт для всего - мнений, стилей жизни, идеологий - и закрыт для всего".

Вытеснение вопросов истины ради преимуществ гибкости, естественно, способствует центральному стремлению элитарного образования в подготовке к жизни в управленческом классе: власти и поддержанию статуса. Но поскольку властная элита утверждает, что отказывается от грубых утверждений власти и неравенства, ее "гибкость" фактически становится основным источником осуществления власти. Отсюда - сильная привлекательность политики идентичности как источника неявной власти.

Основной причиной вытеснения традиционного образования в классических текстах западной традиции является не только ликвидация культурного наследия - освобождение быть свободным агентом, не связанным традицией - но и один конкретный аспект этого наследия: давние усилия по сдерживанию тирании. С момента зарождения западной традиции политической философии основным направлением мышления было стремление ограничить несправедливое и тираническое использование политической власти. Этот проект объединяет таких разных мыслителей, как Платон и Аристотель, Августин и Аквинский, авторы "Федералистских документов" и Токвиль. В классической и христианской традиции, в частности, тяга к тирании оспаривалась апелляцией к объективным условиям справедливости. Эти усилия, как известно, лежат в основе осуждения Сократом софистов в платоновских диалогах и особенно ярко выражены в одном из основополагающих текстов Запада - "Республике". В этой работе Платон изображает своего учителя Сократа борющимся с теми, кто призывает к тирании как лучшей форме правления для тех, кто желает захватить власть, утверждая вместо этого, что только общество, сформированное на принципах справедливости, познаваемых через философское исследование истины, может обеспечить подлинную альтернативу тираническому импульсу. Такие нормы справедливости, сформулированные в античности, по-разному разработанные в классической традиции на основе апелляции к разуму, или, в христианской традиции, основанные на рациональном знании естественного закона, но также подкрепленные апелляциями к вере, понимались как высшие формы ограничения тиранического осуществления политической власти.

По этой причине либеральное образование - образование свободного человека - неизбежно должно было уделять большое внимание изучению философии и теологии. С момента зарождения западной политической философии, начало которой было положено в работах Платона, попытка понять природу справедливости - основы, на которой должна строиться наша политическая и социальная жизнь - была тесно связана с требованием достижения знаний, мудрости и благоразумия. Справедливость понималась как объективный критерий правильной оценки, что требовало обширных знаний, а также взвешивания часто несоизмеримых благ, например, равенства против неравных заслуг, или справедливых заслуг против милосердия, и сопутствующих требований благоразумия и хорошего суждения (суждение и справедливость, в конце концов, связаны не только этимологически, но и по существу). Вопрос о справедливости был не просто "теоретическим", поскольку в его основе лежал вопрос о том, на каком основании и с какой целью следует устанавливать государственную власть и осуществлять политические полномочия. Западная философская традиция - это, отчасти, долгая, часто спорная, но в основном последовательная попытка выяснить природу и требования справедливости, понимаемой как объективный стандарт, требующий строгого воспитания в стремлении к знаниям, стремлении к мудрости и воспитании рассудительного