А Немцов все не летел и не летел. Видимо, чтобы мы окончательно не заскучали, вдруг на всю катушку включили какую-то бравурную музычку из шедевров советской эстрады. И под громкое, кажется, кабзоновское: «Раньше думай о родине, а потом – о себе», мы продолжили уже ритмично отбиваться от совсем озверевших кровососущих. Наконец, прилетели Немцов с Цветковым.

Вальяжный губернатор, счастливо сияя улыбкой гостеприимного хозяина, повел нас в цеха своего драгоценного и (сразу было видно) любимого детища, широким жестом приглашая дорогих гостей посмотреть, что за чудо выросло в таежной глуши. Смотреть действительно было на что. Заводик отвечал всем современным требованиям, производство осуществлялось по последнему слову науки и техники, присутствие человека было вообще почти сведено на нет, практически полностью автоматизированный процесс превращения добытого золота в полноценные одинаковые слитки производил сильное впечатление. Наконец, мы добрались до последней стадии производства. У меня, да и не только у меня, возникло странное, такое почти сюрреалистическое ощущение от лицезрения огромного числа сотен аккуратно сложенных золотых слитков.

Радостный и гордый Цветков, прекрасно понимая, какое впечатление производит на нас такое количество золота, решил усилить театральный эффект от происходящего. Он взял слиток и дал его в руки Немцову. Немцов взвесил слиток на руках, держа его как младенца, а потом неожиданно бросил мне, стоящей рядом:

– Смотри, Лиля, просто под цвет твоего пиджачка.

На мне действительно было последнее творение моей любимой Лены Макашовой из очень своеобразного бархата рыже-золотого цвета. Радостный Немцов, видимо, приятно удивленный таким сочетанием, ничего не говоря одним движением сунул мне в руки слиточек, который я быстро подхватила, совершенно не догадываясь о том, какой он на самом деле тяжелый. Десять килограмм чистого золота чуть было не были уронены мною на ноги уважаемого вице-премьера, но в последний момент я все-таки удержала слиток двумя руками. И тут же увидела, что фотографы решили запечатлеть сей момент для вечности. Я попыталась изобразить улыбку. Но она мне не удалась. На сохранившейся у меня фотографии я вижу, как через улыбку просвечивает гримаса, но очень надеюсь, что никто, кроме меня, этого не замечает.

Уже в Москве, получив фотографию, я, рассматривая ее вместе с Борисом, с улыбочкой, очень смахивающей и, я бы сказала – просто копирующей ту, с какой Немцов вручил мне этот незабвенный слиток – сказала:

– А знаете, Борис Ефимович, смотрю я на это фото и думаю, вот откажетесь вы мне какую-нибудь информацию нужную сообщить, а я разозлюсь, возьму фотографию, аккуратненько отрежу Цветкова и останемся на ней только мы с вами. А тогда… я загоню ее за хорошие деньги в какую-нибудь желтую газетенку, чему они будут несказанно рады. Придумают правильный заголовок и будете опровержения давать до скончания века.

– Значит, шантажируешь, – сказал он в ответ.

– Ага, шантажирую.

– Меня – бесполезно, – уверенно заявил Немцов.

Может, оно и так, но с тех пор на мои вопросы первый вице-премьер отвечал всегда исправно и обстоятельно. Не отлынивал и на сильную занятость не ссылался.

И снова – июль 1998-го. Я остановилась на открытии завода по переработке золота под Магаданом. Но помнится не только это. Остался в памяти мемориал «Маска Скорби», созданный Эрнстом Неизвестным на личные деньги Ельцина и посвященный жертвам сталинских репрессий. Огромное пятнадцатиметровое каменное лицо словно парит над городом, глядя на него полными слез глазами со своего природного постамента – склона сопки Курганская. Вокруг горой лежат камни с названиями колымских лагерей, а когда дует ветер – гулко звучит раскачиваемый им колокол. Ведь Магаданская область, это и есть та самая Колыма. Именно здесь располагались знаменитые Колымские лагеря. Как нам рассказал наш водитель, – с этой сопки прекрасно видно залив, куда морем на баржах привозили новых зеков, сгружали, формировали этапы и пешком отправляли на зону.

– Если лететь над тайгой на вертолете, то до сих пор видно сохранившиеся бараки. И кажется, что они ждут своего часа, готовые принять новых людей, чтобы быстро перемолоть их в лагерную пыль и рассеять по ветру. Но на самом деле, как говорят очевидцы, от лагерей осталась одна труха, – рассказывал водитель.

Подумалось, что неумолимое время и живущая своей жизнью тайга медленно, но верно уничтожают все то, что напоминает о палачах и их жертвах. И когда-нибудь все это исчезнет с лица земли и канет в небытие, сохранится разве что в нашей памяти.

Да, какое-то невеселое получилось начало истории. Продолжение будет совсем другим.

Прошел день, закончилась официальная программа визита. Но губернатор, видимо, решил максимально расширить границы гостеприимства и поразить столичных гостей в самое сердце. Нас рассадили на два пограничных сторожевых катера (Немцова и всю чиновничью компанию – на один, а журналистов – на другой) и вывезли на рыбалку. Немцов прямо с борта ловил крабов какими-то специальными снастями, а мы – камбалу. Ловля была весьма оригинальной. Никакого умения не требовалось. Матрос давал тебе леску со множеством пустых (!) крючков, ты опускал ее в воду, держал некоторое время, а после матрос помогал тебе вытащить ее на палубу, всю увешанную глупой камбалой, которая по неизвестным мне причинам просто бросалась на эти крючки без наживки и так трагично заканчивала свою жизнь. На все мои просьбы объяснить, почему магаданская рыба отличается такой склонностью к массовому суициду, вразумительного ответа я не получила.

Далее нам предложили «легко» закусить. На палубе поставили столы и принесли невиданное количество красной икры в тарелках, величиной напоминавших тазики. К икре подали хлеб и столовые ложки. Помню еще салат. Он запомнился мне тем, что на мой вопрос:

– Из чего салат? – я получила ответ:

– Из крабов.

– Из крабов и чего? – дотошно переспросила я.

– Из крабов и майонеза, – с достоинством ответила дама, показав всем своим видом, что другого у них не делают.

Да, еще помню, что целых крабов для желающих положили прямо у столов на полу в пластмассовых тазах, которыми у нас хозяйки раньше пользовались для мелких постирушек. А главное, беда пришла откуда не ждали. Очень быстро закончился хлеб и пришлось есть икру просто ложкой. Просто ложкой просто пустую икру. Ужас.

Еще хорошо помню двух довольных жизнью красавцев Димку Знаменского и Петьку Мокшина, которые после обильной трапезы, прислонившись к борту, сели на палубу, вытянули ноги и так полусидели-полулежали, всем своим видом напоминая довольных сытых котов, уничтоживших втихую всю хозяйскую сметану. А мы с Юлей Ульяновой не смогли отказать себе в удовольствии запечатлеться на память с полными икры тарелками-тазиками в руках.

На этом командировка не закончилась. Мы полетели дальше – на Сахалин. Там наш первый вице-премьер отправился на вертолете на шельф, инспектировать, как продвигается работа над его любимым детищем под названием «Сахалин-1» и «Сахалин-2», которое, если я все правильно понимаю, представляло собой серьезный нефтегазовый проект, связанный с разработкой новых месторождений газа и нефти и реализуемый на основе соглашения о разделе продукции. Нас же повезли посмотреть показательное хозяйство по разведению ценных пород лососевых рыб. По дороге, которая шла вдоль берега, с одной стороны был океан, а с другой – словно нанизанные друг на друга большие и маленькие озера, утопающие в зелени, обрамленные цветущим шиповником, люпином и огромной высоты лопухами. Мы дружно решили, что обязательно окунемся в океанские волны, что и проделали всем пулом на глазах у изумленного водителя микроавтобуса, потому что температура воды едва ли подходила для принятия водных процедур.