Бранну снова вспомнилось, как этот мужчина пришел за ним в детский дом, как впервые взял за руку и повел прочь от голода, холода и постоянных побоев. В то время как мир утопал в бедноте, этот незнакомец приехал со своим шофером на черном Кадиллаке и спустя час накормил тощего мальчонку в ресторане самым вкусным ужином в его жизни. Это было жареное мясо, вкус которого, как Бранну казалось, он помнил до сих пор. Настоящее мясо, а не жиденькая похлебка из костей с несколькими ломтиками картошки.

Мужчина молча наблюдал за тем, как мальчик жадно поглощает пищу, как набивает рот и поспешно глотает, толком не прожевывая. Но вот Бранн наконец оторвался от тарелки и настороженно посмотрел на своего новоиспеченного «отца». Только сейчас он поймал себя на мысли, что этот человек до сих пор не представился. Но спросить его почему—то было страшно.

Но вот, еще немного помолчав, мужчина заговорил сам.

— Ты помнишь своих родителей? — холодно спросил он, и от этого тона ребенку сделалось еще хуже. Несколько секунд Бранн колебался, после чего отрицательно покачал головой.

— И тебя никто ни разу не навещал? — продолжал допытываться незнакомец.

— Нет, — осторожно выдавил из себя мальчик. — Вы. Хотите отвезти меня к родителям?

— Не говори ерунды. Мне всего лишь любопытно, кто породил тебя.

Бранн пожал костлявыми плечами.

— Мне нет, — тихо ответил он. — Они злые. Бросили меня. Сестра Николетта говорит, что их ждут черти.

— Черти? — в голосе мужчины послышался смешок. До этого момента ему казалось, что сопляк, сидящий перед ним, и пискнуть не посмеет.

— Да. Всех плохих людей ждут черти, — чуть смелее отозвался Бранн. — А вас ждут ангелы.

— Следуя твоей логике, я — хороший человек?

— Да. Вы забрали меня из детского дома. Только хорошие люди так делают.

Чуть помолчав, Бранн тихо, почти шепотом добавил:

— Я всегда хотел иметь семью.

На красивом лице незнакомца на миг промелькнуло смятение, значение которого Киву понял лишь спустя многие годы.

Следующим воспоминанием Бранна стал момент, когда он стоял на подоконнике и хотел шагнуть вниз. С высоты семиэтажного дома машины и прохожие казались какими—то игрушечными, словно весь город был нереальным. Всё было ненастоящим, кроме холодного ветра, который вцепился в хрупкое тело, пронизывая до костей. И Бранн уже готов был сделать последний шаг в своей жизни, как внезапно чьи—то теплые руки обхватили его за талию и грубо втащили обратно в комнату. В этот момент мальчик словно очнулся ото сна и теперь растерянно смотрел на бледное лицо своего внезапного спасителя. Это был его безымянный приемный отец, который успел схватить его в последнюю секунду.

И тогда до Бранна наконец стало доходить, что только что произошло. Страх ледяной волной прокатился по его телу, и по лицу мальчику побежали слезы. Он разрыдался и плакал до тех пор, пока незнакомец не обнял его. Прижавшись щекой к его плечу, Бранн всхлипывал, напуганный тем, что совершенно не контролировал свои действия.

— Можно я буду называть вас своим папой? — прошептал он, комкая пальцами ткань дорогой рубашки незнакомца.

Эти слова явно озадачили мужчину. Какой—то момент он колебался, после чего неуверенно произнес:

— Зови меня Винсент. Два дня знакомства — слишком малый срок для такого громкого слова, как «отец».

И снова, только спустя долгие годы Киву понял, что значили его действия. Человек, который успокаивал его в своих объятиях, попросту не смог убить беспомощного девятилетнего мальчишку, внушив ему желание выброситься из окна. «Охотник», вышедший на след очередного «паразита», впервые в жизни нарушил свою клятву…

Но вот мысли Бранна вернулись к реальности. Тогда он поднялся с места и, приблизившись к столику, где стоял графин с виски, щедро плеснул в стакан янтарный напиток. Впервые ему так сильно хотелось напиться. В этот момент его даже поразило, что эмоции снова начали брать верх над выдержкой, как было много лет назад, когда он был юным и неопытным.

Но вот Бранн медленно поставил стакан на стол, так и не коснувшись его губами. Алкоголь не поможет. Никогда не помогал. Тем более сейчас, когда кайрамы присылают разведчиков.

То, что «Золотой Континент» потерпит поражение, было лишь вопросом времени. Очередной чистокровный был замечен в Петербурге, и по этой причине было объявлено экстренное собрание. Члены совета бравировали, что Океанию защищает мощная армия, и ни одно чудище из средневековых сказок не сумеет им навредить. Однако Бранн смотрел глубже: ликвидаторы не смогут нанести противнику вреда, как впрочем и беспилотники, и флот, и ракеты. Кайрамы будут атаковать в небе, при этом используя способности «блуждающих во сне», которым ничего не стоит замедлить атаку врага до скорости перемещения улитки. Австралия будет сожжена, и в первую очередь «паразиты». Понимал это и Лонгвей…

В тот момент Бранн не стал перебивать своих самодовольных «коллег». Лишь мысленно проклинал себя за решение войти в совет. Тогда ему казалось, что после утечки антидота, это будет самым разумным поступком в его жизни. И так и было бы, если бы не появление кайрамов. Да, тот, что был замечен на территории Петербурга, явно был молодым и неопытным. И, наверное, даже вполовину не таким мощным, как старшие особи. Но он не был боевой единицей — скорее еще одним разведчиком. Или тем же самым, что был в Мексике.

Совет склонялся к тому, чтобы бросить в бой беспилотники. Убить тварь на территории России и на этом успокоиться. Вот только в этот раз мнения разделились. Бранн и Лонгвей уверенно проголосовали против. Если до сих пор кайрамы медлили, размышляя, стоит ли вмешиваться в войну, то убийство разведчика моментально развеет их сомнения. А что такое месть «истинных» румын знал не понаслышке.

Было около пяти часов утра, когда острая боль пронзила тело Лескова. В первое мгновение мужчина даже толком не мог соображать: что—то словно вгрызалось в его кости, заставляя беспомощно корчиться на постели и стискивать зубы, чтобы не закричать. Дмитрий не знал, сколько времени это длилось, быть может, всего минуту, но, когда боль наконец отступила, он чувствовал себя так, словно его пытали целую вечность. Всё его тело сотрясала крупная дрожь, влажные пряди волос прилипли ко лбу, лицо было мокрым от слез.

Лесков знал, что такое боль. Она была знакома ему не по наслышке с самого детства. Драки в детском доме научили его терпеть удары, а подростковые «ломки» полукровки и вовсе должны были закалить его. Но эта боль была несравнима ни с одним ударом, ни с одним ранением, ни с одной даже самой продолжительной «ломкой». Это было нечто другое, нечто, настолько сильное, что Дмитрий почувствовал, как его охватывает страх.

Завернувшись в одеяло, Лесков еще некоторое время лежал на постели неподвижно, боясь неосторожным движением вернуть утихшую было боль. Его тело всё еще колотило, но постепенно озноб ушел, дыхание выровнялось, а сердцебиение вернулось к прежнему ритму. Только тогда Дмитрий наконец посмел пошевелиться.