Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вышло только хуже. Ее неловкость и зажатость за столом еще больше бросались в глаза. Она кое-как орудовала вилкой, тяжелой, серебряной, неуклюже держа ее левой рукой, а ножом и вовсе не пользовалась. Просто зажала его в руке, видимо, повторив за Ромкой и его матерью.
— Оля, — иронично произнесла мать, — если не умеете, ешьте как привыкли.
Ромка бросил в мать короткий, но выразительный взгляд.
— Да, конечно, Оль, ты ешь как удобнее, — как можно дружелюбнее улыбнулся он. И тут же сам убрал нож, а вилку переложил в правую.
Мать на этот его маленький протест только хмыкнула. Оля же больше не притронулась к еде.
После того, как мать подала горячее, от наблюдений перешла к открытому наступлению. Нет, со стороны это выглядело как обычная светская беседа, но Ромка знал: мать не просто расспрашивает Олю о ее взглядах, интересах, семье — она показывает ему, как сильно его девочка до него «не дотягивает». Даже это ее нарочитое «вы» лишь подчеркивало пренебрежение и сарказм.
Ромка даже не утерпел.
— Называй Олю на «ты».
Мать повела плечом, мол, да пожалуйста, и продолжила «знакомиться». Каждый ее вопрос был как скрытый капкан, и вряд ли Оля это понимала, отвечая правдиво и бесхитростно.
— Значит, ты любишь шить и вязать? Ну, молодец. Мастерица. Ну а что-то еще тебя увлекает? Книги, искусство, коллекционирование… политика, — мать издала смешок. — Или ты готова о вязанье рассуждать часами?
Оля покраснела и замолкла. Потом промолвила, глядя в тарелку.
— Я люблю читать.
— О, это обнадеживает. Проза? Поэзия?
— Мама, — обратился к ней Ромка, хмурясь.
— Мне действительно интересны литературные вкусы нашей гостьи. Оля, а какие книги вам нравятся? Прошу прощения, тебе.
Она долго молчала, стеснялась говорить, но мать смотрела на нее выжидательно.
— Анжелика, — наконец промолвила Оля.
— О, я тоже читал, — подхватил Ромка, не зная уже, как сгладить обстановку.
— В десять лет, — добавила мать. — Или в девять? Анекдот вдруг вспомнился. Парень собирается на день рождения к девушке и советуется с ее подругой, что подарить. Спрашивает: «Может, книгу?». А подруга отговаривает: «Нет, ты что! Книга у нее уже есть».
Ромка красноречиво посмотрел на нее, но она была неумолима:
— Оля, а ты решила, что будешь делать после школы?
— Поступать буду. В пединститут.
— В наш?
Оля кивнула.
— Ты именно хочешь стать учителем или собираешься в пед, потому что здесь нет других институтов?
Оля пожала плечами.
— Мам, — пресек очередной вопрос Ромка, — ты Олю уже совершенно затерроризировала. Дай человеку поесть спокойно.
— Прошу прощения, — насмешливо улыбнулась мать.
Не обед получился, а пытка какая-то. Ромке и жалко было Олю, и стыдно перед ней. Он вообще ненавидел, когда мать вот так завуалированно кого-то принижала и высмеивала. Даже когда этот «кто-то» был какой-нибудь ее проштрафившийся подчиненный. А уж из-за Оли он буквально кипел внутри, негодуя.
Только вдвоем им было хорошо. После этого ужасного обеда Ромка пошел провожать Олю, но, как-то не сговариваясь, оба свернули в парк.
Сейчас, в октябре, там было чрезвычайно красиво. По обеим сторонам дорожки стеной тянулись деревья и кустарники, окрашенные позолотой и багрянцем. А саму дорожку устилали густым ковром опавшие листья. И пахло здесь пряной свежестью, от которой слегка кружилась голова.
Ромка с Олей брели, держась за руки. И представление, устроенное его матерью, стало вдруг казаться далеким и совершенно не значимым. Ерундой и мелочью. А вот то, что есть у них двоих — это действительно важное и нерушимое.
Ромка шел и думал: вот оно, настоящее счастье. Просто быть рядом, ощущать узкую прохладную ладонь в своей руке, слышать шорох ее шагов, видеть взгляд, улыбку… И даже говорить ничего не надо.
После этого ему совсем не хотелось возвращаться домой. Тем более он догадывался, что мать от души выскажется по поводу Оли, не пощадит.
Так оно и случилось. Едва он зашел в квартиру, даже разуться не успел, а мать уже встала в дверях гостиной, скрестив на груди руки. Пока еще молчала, глядя на него насмешливо, но ее молчание было напитано такой желчью, что Ромке хотелось развернуться и уйти.
— Ну, давай, — зло бросил он. — Начинай, высказывай, какая Оля… недостойная. Тебе же не терпится.
Мать иронично вздернула одну бровь.
— Недостойная? Ну вот видишь, ты и сам, оказывается, все понимаешь.
Ромка повернулся к матери, сверкнул гневным взором, затем отчеканил:
— Знаешь, что я понимаю? Что Оля — самая лучшая на свете. И даже не говори, что она мне не пара или еще что-то подобное. Нравится тебе или нет, мы все равно будем вместе.
— Боже, — хмыкнула мать. — Глупость и инфантилизм, видимо, заразны. Но успокойся, я и не собиралась убеждать тебя ее бросить. Даже вмешиваться не стану. Зачем? Тебе и самому вскоре с ней наскучит.
— Не будет этого.
— Потому что, — продолжала мать, будто и не слышала его, — эта Оля — никакая. Полный ноль.
— Ты целый час над ней глумилась и считаешь, что знаешь ее? Она просто стеснялась…
— В том, что она стеснялась, как раз нет ничего плохого или странного. Но беда в том, что ей ничего от этой жизни не нужно. А ты сам знаешь, что когда нет развития, идет обратный процесс. И твоя Оля — просто миленькая пустоголовая овечка. И с возрастом все будет только хуже.
— Это только твое предвзятое мнение. Оставь его лучше при себе. И Оля, кстати, очень хорошо учится.
— Это мнение со стороны. Предвзят у нас ты. Ну, Ром, ты же сам читал Чехова. Вспомни Машу Шелестову из «Учителя словесности». Оля — просто ее воплощение. Поначалу она будет смотреть тебе в рот, впадать в щенячий восторг от любого знака внимания с твоей стороны, на праздники будет вязать тебе варежки, ну или носки, и вообще будет демонстрировать, какая она хорошая хозяйка. Постарается как можно раньше залететь, потому что такие искренне верят, что ребенок — это гарантия замужества. Хотя с тобой это наверняка так и есть. Потом все ее разговоры будут только о кастрюльках, соленьях-вареньях и сериалах на первом канале. Быт сам по себе скучен, но с ней это будет тоскливая, беспросветная трясина. Хотя ты слишком умный, чтобы до этого этапа дотянуть. Только, друг мой, не забывай пользоваться презервативами…
Спорить с матерью бесполезно, лучше не обращать внимания, не слушать, не реагировать, твердил себе Ромка. Она знать не знает Олю, а туда же прет напролом со своими циничными суждениями…
Он
