Огр зачерпнул из блюда оливок и бросил их в рот.

– Вот так да, – сказал полурослик. – Добрая душа, видать, был Эдмир. Другой бы пинка дал этому бродяге. Эх, благородство! А дальше?

– Посмеялись принц и принцесса, разошлись, а следующее свидание уже не состоялось. Превратился Эдмир в чудовище трехглазое, в людоеда, в Проглота. Обезумел, позабыл, что значит быть человеком. Монстр – одним словом. Ну и началось. Поселился в заброшенном замке и давай нападать на путников. И жрать их. С тех пор Гундира и впала в депрессию. Несмеяной стала. Смекнула она, кто такой Проглот, поняла, что исполнилось проклятье колдуна. Откуда ж тут веселье? Два месяца лютовал монстр, два месяца кручинилась принцесса. Пока я не заявился. И больше не мое представление ее рассмешило, а слова, что я собираюсь прикончить Проглота. Увидев меня, Гундира поверила, что на этот раз получится… Многие ходили на чудовище, но Проглот их убивал. Никто из них, однако, не походил на пресловутого Страшилу, то есть на меня!

– Это точно.

– Ну а дальше ты знаешь. Гундира рассказала мне их с Эдмиром историю и попросила расколдовать Проглота. Не убивать. Пришлось не убивать. Сорвал я с него железный ошейник, на котором заклятье держалось. Что-то вроде замка. Видать, отыскал колдун Эдмира после превращения – и окольцевал. Да, сдается мне, сожрал его наш принц. Первым. Поделом, значит.

Оззи Лаффинбуг утер пивную пену с губ.

– Вот так история. Как же теперь Эдмир с Гундирой-то?

– Поженятся. Принцесса настояла. Ляпквист не особенно-то и отпирался. Зов огорода и всяких там огурчиков-помидорчиков почувствовал, стало быть.

– Так он это всерьез?

– Ага.

– А Эдмир-то?.. Стольких ведь… того…

– А ты молчи. Никто не знает, что он – это бывший Проглот, – прошептал огр. – Не твоего, считай, ума дело. Хе… Теперь бедняга все травками питается. При упоминании о мясе бледнеет, а потом зеленеет. Видать, придется двору при новом короле в вегетарианство переходить. Но это уже другая история.

Оззи заел пиво копченым окороком.

– Жаль, что не получилось у тебя и на этот раз, – сказал он. – Еще один поцелуй – и еще один провал.

– Не важно. Впереди еще много попыток. Много способов. И принцесс немало. Никогда не поздно стать человеком, Оззи. Эдмир-то уже понял…

Оззи откинулся на спинку стула и мечтательно воздел глаза к потолку, но через мгновенье подпрыгнул. Благостное выражение исчезло с его лица, глаза выпучились.

– Ты чего? – спросил огр с набитым ртом.

В гул голосов, доносящийся из общего зала, вторгся другой голос. Высокий, пронзительный. Этот высокий и пронзительный ругался и отчитывал нерасторопных полуросликов.

– Иния вернулась! Чтоб мне провалиться! Иния вернулась! Но… она не должна была раньше, чем послезавтра! Иния! Я пропал! – простонал хозяин «Игривого Окуня», бледнея.

Оззи Лаффинбуг всплеснул руками, соскочил со стула и ринулся бежать навстречу любимой женушке.

Огр расхохотался.

– О горе мне, горе! Горе! – простонал качающийся в седле всадник, выезжая на берег озера. – Ик… Горе мне!

От воды шла холодная, пронизывающая до костей хмарь. Туман окутывал прибрежные заросли, покрывал неподвижную гладь воды. Двигался, словно живой.

Зирвент из Фингабора чувствовал себя хуже некуда. Он ехал всю ночь, точнее, лошадь несла его куда-то, а он спал, чудом держась в седле. Вечеринка с приятелями-вагантами закончилась в полночь. Как только Зирвента усадили на лошадь, он отрубился. Несколько раз его стошнило, поэтому куртка, седло и бок животного успели покрыться вонючей коростой. Запах был тот еще.

Затем, как это всегда бывает, наступил отходняк. Головная боль, слабость, трясун и чувство, что в животе кто-то помешивает здоровенной ложкой. Зирвент понял, что все еще едет. Едет и едет. И никогда эта проклятая езда не кончится…

Вагант стонал и охал в предутренней тишине. Никто на помощь не пришел. Его трясло. Страшно хотелось пить. Похмелье и холод скрючили беднягу, и он торчал в седле, словно засохший стручок фасоли. Если бы лошадь сбросила его, он был бы только рад. Но лошадь была покладистой. Она просто шла, пока лесная тропинка не вывела ее к озеру, за которым виднелись покрытые синевой горы.

В конечном итоге жажда одолела и животное. Лошадь остановилась, понюхала воздух и нерешительным шагом направилась к воде.

– Горе… Чтоб я сдох… Больше никогда не буду так напиваться… – пробормотал Зирвент и поднял голову. Черепную коробку кто-то набил камнями. На одеревеневшей шее она держалась с большим трудом.

Воспаленными красными глазами вагант огляделся. Лошадь приблизилась к воде, фыркнула, раздула ноздри. Ей не очень нравилась аура, окружавшая это место, но жажда победила.

Зубы Зирвента отбивали стаккато. Он потер ладони, подул на них. «Неужели наступила зима? Не может быть? Еще вчера было… Что было вчера?» – подумал вагант. Он был уверен, что, выезжая с постоялого двора, он застал июль месяц.

Лошадь подошла к воде, вступила в нее копытами, опустила голову. Туман задвигался и немного отполз от берега.

Зирвент обругал лошадь – просто так, чтобы выразить всю степень своих мучений. Потом поднял голову и посмотрел на озеро. Насколько позволял видеть туман, оно было овальной формы, низкие берега заросли кустарником и деревьями. Вдали горы, а перед горами… Зирвент поднял тяжеленные руки, чтобы протереть глаза. У гор, на дальнем берегу, стоял окутанный туманом замок. Можно было рассмотреть башни и стены, будто бы сотканные из тончайшего шелка и нитей радуги.

В этот момент голову несчастного путника пронзила боль. Мученик науки застонал, проклиная небеса и землю. Досталось и приятелям-студентам, что подбили его на пирушку. Надо же было повстречать их в том медвежьем углу, куда его занесло волею судьбы по дороге домой. Именно там!

Нет, больше никаких попоек! Таких попоек!

Зирвент поглядел на воду. Жажда обрушилась на него с новой силой. Вагант дернулся в седле, чтобы упасть. Соскочить самому не было сил. Дернулся еще раз, потом еще раз, пока тело не начало съезжать влево. Лошадь сделала шаг в правую сторону, чем помогла своему хозяину. Зирвент шмякнулся на мокрую гальку и угодил затылком в ледяную воду. Шляпа слетела. Вагант захрипел, перевернулся и, распластавшись на брюхе, стал пить. Вода ломила зубы, но ему было все равно. Он захлебывался, плевался, сопел, но ему было все равно. Лошадь покосилась на ваганта едва ли не с презрением.

Через пару-тройку минут Зирвент уже мог сесть. Что и сделал, испытывая дикое желание расхохотаться во весь голос. Умылся, поймал шляпу, нахлобучил на голову. И понял, что окончательно замерз. Пальцы ломило, губы свело. Вагант встал, покачиваясь, и услышал конское ржание, затем храп и скрип металла.