Комиссий сюда не водили уже лет двести. После того, как здесь лишилась девственности при сомнительных обстоятельствах одна старушенция из комитета нравственности. Все грешили на тролля. Но он молчал.

Потом она интересовалось, сколько стоит тролль. И торговалась в рассрочку.

Двери зверинца распахнулись. На меня повесили ведро, тряпочку с носовой платочек гномика. В углу стояла лопата. И мешок. На стенах висели всяческие предупреждения.

«Осторожно, горный тролль», — прочитала я, подходя к первому загону. Тролль с нежным именем Чудорас был стар, беззуб и вонюч. Времена его глубокой молодости были позади. Если кратко про его меню, то люди входили в него в твердом состоянии, а выходили в жидком и газообразном. Но со временем задорное «хрум-хрум» превратилось в унылое «чмок-чмок».

Любимым его занятием было теребить свое одиночество. И бросаться какашками в проходящих мимо людей. В душе он был ландшафтным дизайнером. И создавал причудливые ландшафты из переваренной морковки.

По соседству с ним жил лысый грифон Грифель. Он страдал пероедами. И постоянно чесался клювом в подмышках. В тот момент, когда ему это надоедало, он начинал летать по клетке, разбрасывая перья и какашки в радиусе ста метров. Взмах могучих крыльев сбивал с ног. А истыканные перьями вонючие снаряды добивали морально униженную жертву. Его пробовали лечить. Но потом лечить приходилось целителей. Вот так собственный идиотизм мешал грифону обрести счастье.

На голове у него была тонзура. Лысина. А все почему, потому что раньше грифонов было двое. Самец и самочка. И самочка имела привычку клевать самца. Вздох облегчение прокатился по Академии, когда она скончалась в силу возраста. Так что теперь он был холост, счастлив. И люто ненавидел женский пол.

Неподалеку обитала семейка гоблинов. Над ними висела табличка: «Тише, гоблины размножаются!». И висела шторка. Стоило ее отодвинуть, как видишь два унылых злобных существа, сидящих в разных концах клетки. Они смотрели друг на друга так, словно оба — мальчики.

Дальше был сфинкс Предскозел. Он любил загадывать странные загадки. С легким намеком на пошлость. В огромной банке сидели кровожадные феи. Причем, с каждым разом их становилось все меньше и меньше. А те, что оставались становились все толще и толще. В последнем загоне топтался единорог с хроническим расстройством желудка. Вокруг него были радужные ляпушки. И каждые пять минут он выдавал пеструю вонючую радугу.

В самом дальнем углу сидела знакомая саламандра. И смотрела на меня так, словно в разлуке составила целый список блюд. Из меня.

Были еще редкостные твари, от названия которых волосы вставали дыбом. В огромном вольере сидел йети. И ждала своего волосатого снежного принца. Мы хотели ей сказать, что йети уже вымерли. Но не стали расстраивать.

Изредка она шатала прутья, проверяя их на прочность.

Там, в самом темном конце зала, в сложной магической печати сидело самое страшное существо, с которым приходилось сталкиваться инквизиторам. Джин. Или Ифрит. Верхняя половина его напоминала мускулистого мужчину после горячего душа, а нижняя — огненный смерч.

Говорят, что их даже на экзамен не ставят. Хотя должны! И упаси магия встретиться с ним лицом к лицу. Говорят, что джины исполняют желания. Но на самом деле ничего они не исполняют. И загадывать желание вовсе не обязательно. Человеку лишь кажется, что желание исполнилось. Но на самом деле джины сначала высасывают магию, потом жизнь, а под конец пожирают тело.

Мне предстояло помыть все эти клетки. Вручную. Поскольку от вольеров шел такой магический фон, что одна магия перебивала другую.

— Между ног легко вошло и на небо вознесло. От восторга таю, с этим я летаю? — спрашивал сфинкс загадочным голосом.

 Я скребла лопатой загадочные кучки, сдувая волосы с лица.

— Метла, — бурчала я в ответ.

— Угадала, но это простая загадка, — бубнил сфинкс. — А вот сложная…

 Я не слушала его, соскребая грязь. И вот я добралась до печати ифрита. Здесь нужно быть осто…

Я подняла глаза, видя, что печать треснула. Но больше всего меня пугала не трещина, а то, что джина нигде не было!

Неужели дракон повредил печать? Тогда почему все молчат? Может, не знают? Сюда редко кто заходит. Особенно в секцию: «Не кормить!».

Осторожно я отступила. Потом в панике бросилась на дверь. Дверь была закрыта. На ней цифрами полыхал обратный отчет. «До конца наказания осталось два часа три минуты!».

Окон здесь отродясь не было. Зубы стучали, я оборачивалась каждую секунду. Все, что я знала про ифритов и джинов, так это то, что я их не различаю. Кажется ифриты синие, а джины красные. Вот и все отличие.

В руке горело слабенькое заклинание. Подозрительный взгляд следил вокруг. Насколько я помню, желание загадывать вовсе не обязательно. Ифрит или джин сам залезет тебе в голову, откопает самое заветное подсознательное желание и порадует тебя напоследок!

Пока что все было вроде бы спокойно. Тролль рисовал картины на стенах. Он был немного художник. А сейчас у него кончились краски. И последние я догребла лопатой. Единорог выдал еще немного радуги. Сфинкс бубнил про несметные сокровища. Йети чесалась и вздыхала.

Нервное заклинание отлетело от стены, ударилось о прутья клетки единорога и срикошетило в попу обиженного сфинкса.

Меня пугало то, что Академии всегда была железная дисциплина. Ректор внимательно следил за ней.

Опасливо я подошла к печати джина. Трещина нарушила печать. Но меня смутил стертый символ. Символ, который не позволяет нарушить целостность печати. Его стерли нарочно.

Это означало, что печать сломалась не просто так!

И тут я услышала шаги за дверью. Дверь со скрипом открылась. Я дернулась.

— Маленькая глупая фея… — послышался тихий голос за спиной.

— Простите? — прошептала я, не веря своим глазам и ушам. Мои глаза раскрылись. Я уловила запах ядовито сладких духов.

— Никогда, — послышался вздох. У меня по спине пробежали мурашки. Я стояла, приоткрыв рот. И дышала через раз.

— Сколько же тебе? Двадцать один? Двадцать пять? Двадцать три? — спросил голос Инквизитора. И послышался шаг. Сердце дернулось, но я не пошевелилась.

— Двадцать т-т-три, — прошептала я, начиная дрожать.

— Маленькая глупая фея двадцати трех неполных лет… — в голосе послышалась нежность. — Как же ты это сделала, маленькая фея?

— Что? — выдохнула я, сглатывая.

— Хороший вопрос… Скажи мне, почему ты не даешь мне покоя? — послышался еще один шаг. — Почему ты мучаешь меня… Кто разрешил тебе становиться моим наважденьем? Кто, спрашиваю! Отвечай!

Не может быть… Я собрала дрожащие руки лодочкой и прикрыла рот и нос. Мое дыхание в ладони стало ужасно громким. Я пыталась сделать глубокий вздох. Но вдох дрогнул, словно я плачу.