– Какие станции строил? «Площадь Революции»?

– В Питере такая станция есть? – удивилась Маша. – Не знаю вообще-то… Может быть.

– Почему в Питере? – пожал плечами Серега. – В Москве! Одна из первых!

– Так прадед же в Питере строил! – пояснила девчонка. – А в Москве только ремесленное оканчивал! И их прямо из училища в Питер на метрострой отправили… прямо перед войной… а оттуда он на фронт ушел. Вроде так… я не помню вообще-то фигни этой всей… А вы чего это спрашиваете? Вам вообще что нужно? Как вы вообще сюда вошли? – в сонных глазах Маши появился подозрительный блеск. Но Атаманов, не слушая ее, резко повернулся к Натэле:

– Все, я понял! Дед их не в Москве, а в Питере метростроевцем был! Потому и перед войной, а не в тридцатых! Помнишь, что Соня говорила? У нас-то первую станцию в тридцать первом заложили! А в Питере только в сорок первом, во время войны! Я точно знаю, у меня двоюродная бабка в Питере в метро всю жизнь работает! Все, совсем не те это Отешецкие!

– Да что вы шепчетесь там?! – испуганно завизжала Маша, подскочив в кровати. Коробка конфет упала на пол, шоколадные шарики покатились по линолеуму. – Я сейчас папу позову! Вам чего от меня надо?!

Ситуация складывалась критическая. Атаманов оглянулся на дверь, просчитывая возможность стремительного бегства. И никак не ожидал, что Натэла, придержав его за руку, скажет самым непринужденным тоном:

– Вообще-то мой брат с вашим Санькой служил вместе. Всего неделю назад демобилизовался. Он сам хотел зайти, но ему некогда, на работу устроился… так что мы вместо него. Санька просил заглянуть, посмотреть, как ты тут без него живешь. Отец ему звонил, жаловался на тебя.

– Ах, жа-аловался, значит… – голубые глаза Маши презрительно сощурились. – Это на что же папхен, интересно знать, жаловался?!

– Говорит – валяешься целыми днями, задницы не поднимая, помощи никакой, и учиться совсем плохо стала… Вон сегодня Егорку тошнило, отец с ним с утра мучается, а ты что же?..

– А я ему и не обязана! – сообщила Маша, поднимая с пола еще одну конфету. Ее перемазанные шоколадом губы капризно искривились. – Я, что ли, ихнего Егорку родила? И Гальку с Веркой тоже я, да? И теперь должна их на горшки сажать и в песочнице выгуливать? Ничего я им не должна, вот так! Они родители – пусть сами и думают, как детьми заниматься! А я сама ребенок, между прочим! Несовершеннолетняя! Раз родили – обязаны кормить и содержать! Обещали новый айфон купить – фигушки! Вместо этого коляску приволокли для Егорки! Немецкую, за десять тыщ! Очень надо было, конечно! А то, что у меня куртка старая, второй год ношу, это никому не интересно! И мобила тоже старая, уже девчонки смеются! У всего класса давным-давно сенсорные, только я как лохушка с кнопочным хожу! Они, родители, обеспечивать обязаны, а не новых детей рожать! А если нет – я могу и по телефону доверия позвонить! Еще как право имею! Я так папхену и сказала: если к лету айфона не будет – звоню в Комитет по защите прав ребенка! Меня тогда от них вообще в детский дом заберут! Так что не фиг Саньке на меня стучать! Я и сама могу куда надо стукнуть, вообще без меня останутся!

Атаманов искоса взглянул на Натэлу – и утвердился в худших своих подозрениях. Было очевидно: сейчас грянет буря. Так и случилось.

– Стучи, дорогая, стучи, – спокойно посоветовала Натэла. – Погромче стучи. Может, тебя в самом деле в детдом заберут. Скажи, а ты там была хоть раз?

– Не-е… – растерянно протянула Маша.

– А я вот была. Там, кстати, в одной комнате по шесть девчонок живут. И компьютерная комната тоже одна на всех. Так что Вконтакте висеть будешь раз в десять дней, по расписанию. А конфетки, вот такие, – Натэла кивнула на коробку, – будешь только по праздникам есть. Если вообще достанутся: там в первую очередь малышам сладости отдают. И вот таких шмоток у тебя точно не будет, – Натэла двумя пальцами подняла с пола скомканные джинсы. – Будешь китайский ширпотреб носить, как все. И плеера, дорогая, у тебя не будет, и игровой приставки, и мобилы! Ни сенсорной, ни кнопочной! Про айфон вообще забудь, его там даже директор не имеет! И телевизор – один на целый этаж! Хотя, конечно, с младшими тебе возиться не придется, там воспитательницы для этого есть… но работать будешь! И на кухне, и в классах убирать, и на территории! А с четырнадцати лет – в швейной мастерской! Или в упаковочной! А в восемнадцать из детдома на улицу выпустят – а там у тебя ни родных, ни квартиры, ни работы. Как хочешь, так и живи. Так что звони, дорогая, звони. Жалуйся на своих плохих родителей. Дозвонишься – вообще никаких не будет. Так тебе же так лучше, правда?

Наступила гробовая тишина. Круглые от испуга глаза Маши в упор разглядывали темную, как туча, Натэлу. Та ответила презрительной, брезгливой улыбкой, какой Атаманов никогда у нее не видел. Резко встала.

– Сережа, идем отсюда! Меня вырвет сейчас! – отчеканила она, ногой отбрасывая со своего пути смятую одежду и коробку из-под конфет. Атаманов поспешно схватил клетку с Пиней и устремился следом.

По лестнице Натэла спускалась молча, и через двор они тоже шли не разговаривая. Но, оказавшись возле припаркованной «керосинки», Натэла, к изумлению Сереги, разразилась тирадой таких слов, которые сам Атаманов употреблял лишь в крайне тяжелых жизненных случаях. То, что Натэла тоже знает эти слова, ему и в голову не приходило.

– Натэлка, ты… чего это?! – оторопел он. – Прям как пьяный бомж…

– Она других слов не стоит! – черные глаза Натэлы метали молнии. – О-о-о, мерзость какая, так бы и придушила! Мать в роддоме, отец на части разрывается, младший брат болеет, а эта!!! В постели среди дня валяется, конфеты жрет! Еще и жаловаться собралась! На отца с матерью!!! Айфон ей не купили! Как ее еще называть, скажи – как?!

– Вообще-то айфон вещь хорошая… – осторожно сказал Атаманов… и тут же понял, что совершил крупную ошибку. На него немедленно обрушился тайфун:

– Хорошая? Хорошая?! Так что ж ты у своей мамы его не клянчишь?! Чего не обещаешь, что в детдом уйдешь?! Почему не просишь, раз умный такой?!

– А толку-то?! – разорался в ответ Серега. – Чего просить, если все равно бабок нет?! На какие шиши?! Мать сама в позапрошлогодних туфлях на работу ходит! Пальто приличного ей не купим никак! Какой тут, на хрен, айфон?! Я сам через два года работать пойду! Батонов батя обещал на своем хлебозаводе договориться! Меня сразу после девятого класса туда примут! Тогда матери и пальто куплю, и сапоги крутые!

– …потому что ты нормальный человек! И все понимаешь! И тетю Таню любишь, она тебя одна всю жизнь растила! А эта… эта дрянь… эта гадина… Господи, как же мне ее убить хотелось!!! Лежит, конфеты в себя пихает, хоть бы фантики собрала, под ними же пола не видно! – и Натэла, почти дымясь от ненависти, снова выдала очередь нехороших слов.

– Ты давай полегче, – вполголоса посоветовал Серега. – Вон бабки от подъезда уже на нас оборачиваются. А… откуда ты про детдом все знаешь? Просто пургу гнала, на понт эту дуру брала?

– Почему на понт? – слегка остыла Натэла. – Я же там была! Помнишь бабушкин спектакль «Лунный луч»? Я там дочку главной героини играю! Выхожу во втором действии на три минуты! Ну вот, летом этот спектакль в детском доме гнали, и я вместе с бабушкой и со всей труппой туда ездила! С кучей девчонок детдомовских познакомилась! Мы все время Вконтакте переписываемся! Знаешь… они бы за таких родителей, как у этой Машки, полжизни бы отдали! Даже не за таких – вообще за любых! Если бы Оля, и Ирка, и Марина ВОТ ЭТО ВСЕ увидели… они бы ее на кусочки разорвали, Отешецкую эту! А я бы на атасе стояла!