Уитни выглядела такой расстроенной, что Тесс стало жаль ее.

— Хотя, кажется, у меня осталось немного. Куда-то я ее положила…

— Ну, так ищи, и давай закажем пиццу. Не пить же пустое виски.

Спустя час Эски изучала содержимое двух коробок, валявшихся в углу террасы, с удовольствием поглощая оставшиеся кусочки острого сыра и хрустящие корочки, которые никогда не ела Уитни. Ночь совершенно не походила на весеннюю, но Тесс и Уитни, согревшись пиццей и продолжая согреваться при помощи внушительных порций виски, сидели на террасе, не чувствуя холода, и курили уже вторую сигарету с марихуаной. У обеих было впечатление, что время вернулось на много лет назад, и они снова в колледже имени Вашингтона.

Сигарета была уже почти докурена, но они все еще сидели, не решаясь заговорить.

Уитни первой нарушила молчание:

— Мне нравится этот мальчик, Кроу, но я нисколько не сожалею, что его сегодня здесь нет. Я хотела, чтобы сегодня ты полностью принадлежала мне. Знаешь, я снова вдруг почувствовала себя молоденькой девятнадцатилетней девушкой, когда мы были в колледже и курили марихуану, сидя ночью на берегу реки.

— Знаешь, Уитни, я подумала о том же самом. Только ночи на Восточном побережье были гораздо темнее. А здесь они слишком яркие. Тебе никогда не приходило в голову, что со всеми этими неоновыми вывесками и фонарями город кажется каким-то, — она пыталась подыскать слово, — нереальным, что ли?..

— Что мы обсуждали тогда, в колледже? Все те ночи, когда мы только и делали, что курили, пили и разговаривали?

— Наших сокурсников, романтические похождения, наше будущее. Я собиралась стать первоклассным обозревателем, а ты — специальным корреспондентом «Нью-Йорк таймс» в Токио. По крайней мере, ты не отказалась от своей мечты. А еще мы играли в «Боттичелли», помнишь?

— Это ты называла ее «Боттичелли», а в моей семье она всегда называлась «Это ты — хитрый австрийский дипломат?». А ты всегда умудрялась притаскивать на игру каких-то совершенно невразумительных личностей.

— Да ладно тебе, Уитни. — «Травка» оказалась не очень хорошего качества, и у Тесс разболелась голова. Сделав вид, что проявляет гостеприимство, она предоставила подруге докурить сигарету. Уитни сделала глубокую затяжку и с видимым сожалением бросила непотушенную сигарету через перила.

— Значит, вчера вечером ты встречалась с Фини. Он сказал что-нибудь, заслуживающее внимания?

— Ты же знаешь Фини. Из него иногда и слова за весь вечер не вытянешь.

— Ну, с этим бы я поспорила, — фыркнула Уитни. — Он ведь рассказывал тебе о своей статье, верно? Именно поэтому ты сегодня начала меня об этом расспрашивать.

— Он только сказал, что вопрос с публикацией повис в воздухе и вряд ли будет решен на этой неделе.

— Так оно и было.

— Что же произошло?

— Трудно сказать. Статьи для выпуска подбирались днем, а вечером провели окончательную редактуру. Одной было вполне достаточно. Потом ночью ее запустили в печать, и в результате мы получили утренний выпуск, с которым познакомился весь город.

— Почему статьи для выпуска проверялись только один раз?

— Хороший вопрос. Один из многих, которые задают сейчас друг другу редакторы, — Уитни внимательно посмотрела на подругу. — Статья не должна была попасть в этот выпуск, Тесс. Не сегодня. И думаю, вообще не должна была. Но кто-то вдруг решил иначе.

— Так что все-таки произошло? Уж ты-то наверняка об этом знаешь. Если бы Пулитцеровскую премию присуждали за сбор сплетен внутри компании, ты была бы ежегодным лауреатом.

— В общем, ты права. Я действительно располагаю кое-какой информацией, и получила я ее сразу после того, как встретила тебя днем, и не откуда-нибудь, а лично из рук нашего самого что ни на есть босса — главного редактора Лайонела С. Мабри, собственной персоной.

— Я его знаю?

— Он пришел в «Блайт» девять месяцев назад. Был главным редактором «Чикагского демократа» как раз в период расцвета газеты. Репортеры называют его Король Лев за огромную копну светлых волос и величественную осанку. А еще они прозвали его Королем Лжецов — за привычку говорить в лицо приятные вещи, а потом на собрании редакторов вонзать нож в спину тому, кому только что искренне сопереживал и обещал всяческую поддержку.

— Но уж не в твою спину, это точно. Боссы, как ты их называешь, всегда тебя ценили, — засмеялась Тесс.

— Те, которые были до Мабри, действительно ценили. Но он еще слишком плохо знает меня как журналиста, поэтому еще неизвестно, кто возглавит токийское отделение «Бикон-Лайт», открывающееся этим летом. Я, конечно, в списке кандидатов, но уж точно не на первом месте. И даже не в первой тройке.

Уитни помрачнела. Тесс налила ей еще виски.

— Ты все равно своего добьешься.

— Ага, если не успею раньше состариться. Я сегодня попрактиковала на Мабри «метод лифта».

— Как это?

Уитни откинулась на спинку шезлонга и принялась неспешно потягивать виски, наслаждаясь видом подруги, буквально сгорающей от любопытства.

— Понимаешь, существует теория, что самый важный момент в карьере — это тридцать секунд, проведенные в лифте с твоим руководителем, ну, или, скажем, в коридоре или туалете. Хотя, как ты понимаешь, последний вариант мне не подходит. Это и есть звездный час каждого подчиненного, но к нему нужно готовиться заранее, так, как мы готовились к устным экзаменам в колледже или как ты готовишься к очередному соревнованию по гребле. Готовиться так, чтоб это стало частью тебя.

— А что нужно делать здесь?

— Записывать кассеты. Представь, что твой мозг — это миниатюрный магнитофон. И у тебя должно быть всегда наготове несколько кассет, чтобы включить их сразу, едва твой шеф появится в непосредственной близости. В моем случае — главный редактор. Так вот, каждая кассета — это результаты твоей наблюдательности, говорящей шефу о том, что ты старательный неглупый подчиненный, к тому же безоглядно преданный лично начальству и готовый оказать всяческую помощь, если представится такая возможность.

— Думаю, я лучше пойму это на конкретном примере. Ну, скажем, на сегодняшнем…

Уитни поудобнее уселась в шезлонге, откинула волосы со лба, изобразив на лице выражение безусловной преданности.

— Мистер Мабри, — начала она. Тесс отметила, что голос подруги звучит выше и совершенно не напоминает привычный резкий тон. — Мистер Мабри, я заметила, что цифра, показывающая количество продаваемых единиц вечернего выпуска газеты, наконец-то стабилизировалась. Как вы считаете, именно это ваше решение изменить оформление и продавать газету на улицах, а не только доставлять по почте, привело к тому, что многолетнюю тенденцию снижения уровня продаж удалось переломить?

Тесс даже поперхнулась виски.

— Бред какой-то, — выдавила она сквозь смех. — И что, это действительно работает?