Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот-вот с этого места поподробнее, — сказал Краб, — ты не говорил, что у тебя брат есть.
* * *
Когда Краб и Матвей уехали, Татьяна и Алмаз остались в квартире одни. Алмаз уходить не собирался. И вроде бы выставить его надо было бы, чтобы не привлечь неприятностей на свою голову, да время уже близилось к ночи, день как-то незаметно пролетел и гнать бездомного зимой на улицу было бы вообще не по-человечески. Заняться было нечем, Татьяна и Алмаз сидели в зале и смотрели какой-то боевик по телевизору. На экране бегал, стрелял и решал свои проблемы американский супермен, кадры менялись с неимоверной быстротой, взрывались машины и злые дяди сначала били добрых, а потом добрые воспряли духом и стали бить злых так жестоко, что стало уже непонятно — кто из них плохой, а кто хороший.
В финальной сцене главный герой прижал ботинком к полу самого главного злодея и сказал ему:
— Ты мне за всё заплатишь, негодяй!
Сцена эта, видимо коснулась тонких струн души Алмаза, навеяла воспоминания о том, что и ему придется расплачиваться и он шумно вздохнул. Татьяна выключила телевизор повернулась и спросила:
— Ты не закончил рассказ о своих похождениях, остановился на том, что ты решил на спонсорские деньги сделать мюзикл «Амбивалентность», а насчет вчерашнего своего разговора с Насосовым ничего не сказал. Всё, что у тебя было, я так понимаю, они у тебя уже забрали, больше у тебя денег нет и взять тебе их неоткуда. Так какой смысл тебя бить или резать на куски?
— То что они забрали это всё пошло в счет уплаты процентов за упущенную прибыль, — обречено ответил Алмаза, — так что я Насосову как должен был два миллиона так и остался должен. Мне три дня дали на то, чтобы я нашел деньги. Занял у кого-нибудь друзей, знакомых, родни и отдал им. Через три дня мне отрубят палец, еще через три дня еще один палец и потом еще, пока пальцев не останется.
— Пальцы-то твои им зачем? Вряд ли они смогут продать их по сто тысяч за штуку и вернуть себе то что ты им должен, — сказала Татьяна.
Алмаз горько усмехнулся и ответил:
— Это они теперь, вместо малиновых пиджаков в костюмы от Версаче оделись, а золотые цепи на шее заменили на галстуки. Но нутро-то у них такое же бандитское и осталось. Черного кобеля не отмоешь добела. Что — они со мной судиться, думаешь, будут? Нет, они меня утюгом, да шнуром, как и раньше, только теперь у Насосова уже не отморозки с бейсбольными битами, а вполне официальная служба охраны с правом ношения оружия.
— Тебе бы сбежать из Москвы, спрятаться раз уж напортачил и затаиться где-нибудь, — посоветовала Татьяна, — может пока прячешься, этого Насосова самого пристрелят или посадят.
— Они знают где мои родители живут, — ответил Алмаз, — где брат, где сестра, всё знают. Если я исчезну — мою родню в Ростове убьют.
— А в милицию ты не пробовал обращаться? Скажешь, так, мол, и так — вымогают с меня деньги, — посоветовала Татьяна, — сам Насосова за вымогательство посадишь в тюрьму.
— Тоже мне посоветовала, — с горькой усмешкой сказал Алмаз, — будут менты за меня заступаться, кто я им — денег у меня нет, связей, как оказалось — тоже. А Насосов выкрутится и еще мне навесит долгов пару миллионов. Нет, это не выход. Да и нет выхода из этой ситуации вообще. Друзей, как оказалось, у меня нет, знакомые денег не дают, а родня в Ростове сама не жирует. Они такие деньги и в глаза не видывали. Понимаешь, я хотел на бандитские деньги Насосова поставить философский светлый мюзикл, очистить высоким искусством его нечистые деньги. Они же грязные у него, нажитые кровью, рэкетом, беспределом, а я хотел их очистить! Он мне благодарен должен быть, что я за него перед богом поручился, а он — давай, возвращай долг, давай, а то пальцы отрублю! Что мне делать, Татьяна, ну что?
— Возьми и убей его, — сказала она, устав от бесполезной беседы, — убьешь его и всё — ты никому не должен!
— Ты что говоришь? — испугался Алмаз, приняв всерьез совет Татьяны. — Я же певец, а не убийца! Я не смогу этого сделать! Я не буду стрелять в людей! Я даже мюзикл поставил на эту тему, что все мы скатились до состояния скотов и варваров, что нет у нас ни сострадания, ни любви к ближнему, что звон золота затмил для нас всё, чем мы раньше жили — литературу, хорошую музыку, настоящее искусство. И что теперь — я сам встану на тропу войны?
— Победителей не судят, — сказала Татьяна, — победишь: останешься жив. А если не можешь победить, то возьми в столе кухонный нож и сам начинай отрезать себе пальцы.
— Злая ты, — сказал Алмаз, — сама небось на моем мюзикле не была…
— Была бы я злая, — ответила Татьяна, — сидел бы ты сейчас не на моем диване, а на лавке в парке, задницу бы морозил. А на мюзикл твой я не ходила, некогда было. Да и, согласись, когда вдруг попсовый певец, который скакал сайгаком по сцене десять лет и изрыгал чудовищную блевотину, вдруг начинает рядиться в пророка и вещать от имени Господа Бога — всё это выглядит как-то не очень симпатично!
— Ну и что?! — не согласился Алмаз. — Каждому свое время дано для прозрения! Между прочим, если ты знаешь, апостол Матфей до встречи с Иисусом был мытарем, подати собирал, налоги по-нашему, а куда уж хуже грехопадение, чем мытарем быть. И ничего — стал апостолом, автором писания. Правда его потом в Сирии львы сожрали. Практически все пророки погибли от насильственной смерти.
— Чему ж ты тогда удивляешься? — спросила Татьяна. — Раз ты в пророки записался, готовься тоже к насильственной смерти. Сдается мне только, что Матфея не за долги убили, а за учение его.
Ситуация у Алмаза сложилась критическая. Деньги, которые он должен был отдать всего лишь год назад Алмаз относительно легко заработал бы проехав по стране чёсом от Владивостока до Калининграда. Возможно в то время — год назад — он мог бы уговорить своих кредиторов дать ему отсрочку — тогда он был в топе, был популярен, колесил чесом по стране с хитами, типа: «Ты моя, я — твой, я пою и ты пой со мной!». Но год пролетел быстро и пока Алмаз пророчествовал со сцены, исполняя арии в мюзикле «Амбивалентность», подросли новые певцы, выращенные в оранжерее различных «Фабрик» и заняли его нишу романтического певца. Впихнуться обратно Алмазу стоило денег, которых у него не было. Поэтому и проехаться чесом по стране он не мог. Алмаза зрители быстро позабыли — у публики память короткая. Алмаз задумался мучительно так, что даже вены на его висках вздулись, а потом спросил:
— А что если твоего отца попросить вместо меня Насосова застрелить? Богоугодное дело сделаем, одним куском говна на свете будет меньше.
Татьяна посмотрела на Алмаза с изумлением во взгляде и ответила:
— Ох и любите же вы, евреи, чужими руками жар загребать. Мой отец-то тут при чем, он ни у кого денег в долг не брал! Да и вообще, если разобраться, Насосов денег тебе дал на кинофильм, а ты их профукал, фильма не снял, с мюзиклом прогорел, ты кругом виноват, а теперь кто-то за тебя твои проблемы решать должен?