Ускоряю шаг, направляясь к стойке приемной. Опираюсь локтями о ее край, потому что долго стоять неудобно и больно — малыши вниз начинают стучать.

— Пылаева, — представляюсь машинально, хотя акушерка и так меня узнает. — Срок тридцать семь недель. Я на снятие пессария, — сообщаю, заранее предугадывая вопросы.

Тридцать семь… Еще три недели — и я вернусь в привычную жизнь. Перестану лгать маме, избегать встреч со сводной сестрой Асей, которой квартиру сняли в одном из недорогих районов города, не буду сбрасывать вызовы отчима, что вдруг узрел во мне няньку для своей дочери… Впрочем, с навязанной родственницей все равно не хочу контакт устанавливать. Даже после того, как…

Все сложнее озвучивать ЭТО…

— Повезло тебе, Пылаева, — вдруг заявляет девушка в белоснежном халате. — Сегодня Береснева на дежурстве, — подмигивает многозначительно.

Та самая врач-гинеколог, которая когда-то отговорила меня от аборта. Одна из немногих, кто вошел в мое положение и воспринимает меня адекватно. Более того, она хорошо ко мне относится. И я действительно рада, что попала в ее смену.

Но все равно боюсь процедуры до дрожи в коленях, стоит лишь вспомнить грузного доктора, которая мне ставила пессарий. Грубоватая, неосторожная, она ни капли меня не жалела. «А ну, быстро расслабься. Мешаешь мне. С мужчиной своим так же зажималась?», — до сих пор краснею от ее хамских слов, которые всплывают в сознании.

Тоже мне, сравнила! С мужчиной я… плавилась, растворялась в ощущениях, хотя нельзя было.

Отгоняю от себя смутный образ незнакомца, который по-прежнему вторгается в мои сны и фантазии. Удивительно, что я не смогла его забыть. Между нами — всего одна случайная ночь. Наверное, это беременность и гормоны на меня так влияют.

Скоро все закончится…

Осталось три недели…

В груди противно щемит. Не замечаю, в какой момент мои щеки становятся мокрыми не только от капель дождя, но и от слез. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей я устраиваюсь на неудобном стуле у стены и, пока акушерка заполняет кучу стандартных документов, достаю и запускаю планшет.

Мне нужно успеть до родов закончить и сдать крупный заказ, поэтому каждую свободную минуту я трачу на его исполнение. Мой строгий работодатель, как обычно, ждет его «еще вчера».

Поначалу мне было нелегко, но со временем я привыкла к этой гонке — и благодарна ему за все. Он… хороший. Надо бы имя хотя бы узнать или название компании, на которую я тружусь. Но я стесняюсь: неудобно такое по почте писать, а иначе мы не общаемся. Да и не все ли равно? Официально я не трудоустроена. Да и куда мне без диплома… Главное, оплата достойная и своевременная.

Правда, абсолютно все деньги ушли на малышей. Но я не жалею об этом! Пусть я — непутевая мама, но хотя бы позаботилась о них, пока они в утробе. А дальше…

Все по старому плану… Вернусь в институт, который я все-таки забросила из-за постоянных госпитализаций. Пришлось перевести на заочное отделение. Временно!

Я получу образование, когда вновь стану независимой. А рыжики… Всхлипываю… Сама не понимаю, почему зову их именно так. Видимо, хочу себя в них видеть… Но зачем, если они будут жить в другой семье? И с такой необычной внешностью им только сложнее будет найти себе подходящих родителей.

Задумываюсь на секунду, но вздрагиваю, когда крупные соленые капли падают на планшет. Опомнившись, хочу смахнуть их и продолжить работу, но гаджет вдруг вылетает из рук, шлепаясь на пол. Огромный живот мешает наклониться, и я едва не хнычу от собственной беспомощности. Вот и куда мне двоих младенцев? Я несчастный планшет уберечь не смогла.

Пока жалею себя, кто-то вдруг подходит ближе, поднимает главное «орудие» моего труда — и мне протягивает. С благодарностью смотрю на женщину-врача, в которой узнаю Бересневу.

— Привет, Злата, — улыбается искренне, по-доброму. — Не передумала? Идем! — и разворачивается, жестом приказывая следовать за ней.

— Ой, нет, — спохватываюсь я и встаю со стула, кряхтя. — Я не… Ой! — морщусь, получив хук в желудок. И теряюсь, поймав на себе заинтересованный взгляд Бересневой.

— Что «ты не…»? — уточняет она.

— Не готова я. Мне переодеться нужно, вещи в палате оставить. Вот, — указываю на пакет. — Можно? Я постараюсь очень быстро…

Стараюсь быть вежливой, но врач почему-то хмурится.

— Нет, я не о процедуре. Ее чуть позже проведем, не волнуйся, — говорит внезапно охладевшим тоном. И отворачивается. — Я же обещала тебе помочь найти семью для твоих двойняшек, — напоминает тише. — Так вот. Потенциальные родители как раз сейчас у меня в кабинете. И раз уж ты тоже здесь, то они хотели бы с тобой пообщаться, — вновь испытывающий взгляд стреляет в меня, сражая наповал. — Ты же не против?

Внутри что-то рвется, ломается и разлетается на мельчайшие частицы. Рыжики внутри затихают будто в ожидании приговора, который я вынесла им много месяцев назад. Внезапно пересохшие губы с трудом размыкаются и выдают жестокое: «Не против». После этого врач ускоряет шаг настолько, что я едва успеваю за ней. Ощущение, что Береснева злится, хотя с чего бы? Ей плевать на меня и на рыжиков.

Плевать, как всем в этом мире.

Мы одни — и сами должны решать, как выжить дальше.

Я сделала выбор за нас троих. Пусть таким странным способом, но обеспечу детям нормальную жизнь. В полноценной семье, а не в тесной комнате общежития с матерью-одиночкой, которая концы с концами свести не может. У них будет отец, а может, даже бабушки с дедушками. Меня же отчим с грязью смешает вместе с малышами, если узнает о беременности и родах, а маме запретит даже приближаться к нам. Еще и перед всеми знакомыми унизит, в красках расписав, чем я на самом деле в столице занималась…

Об образовании можно будет забыть навсегда. Подработка временная. А пособия хватит только на подгузники.

Без меня рыжикам будет лучше.

Вот только руки отказываются подчиниться — так и обнимают живот, бережно, с любовью, по-матерински. На протяжении всего пути, что я иду к кабинету. Короткий участок коридора кажется мне дорогой на эшафот.

— Благополучная семья педагогов, — зачем-то сообщает мне доктор, хотя утверждала, что я ничего не буду знать об усыновителях. — Так уж вышло, что оба бесплодны, так что это их единственный шанс обзавестись детьми, — говорит, не оборачиваясь, будто ей смотреть на меня противно.

— Ясно, — сипло выдыхаю, не вдумываясь в смысл. — Я не смогу обеспечить малышей, не смогу, — не замечаю, как произношу это вслух, а Береснева замедляется. — Они всегда будут чувствовать себя хуже других. Будут комплексовать, что плохо одеты, что у них нет всяких гаджетов, которые есть у сверстников. В конце концов, у них даже отца нет. А я знаю, каково это — расти без папы и без денег, — всхлипываю, вспоминая свое детство.

Именно поэтому я рванула в столицу. Хотела выучиться, получить престижную работу, а потом обзавестись семьей. Сделать все, чтобы мои дети росли в достатке.