— Жизнь! — вырвалось у нее. — Ему и мне. Жизнь!

— Молчи, Роза!

— Мы подарим вам жизнь! Говори!

— Нет! — оглушительно крикнул Петров. — Нет!

Таубе нагнулся над женщиной.

Внезапно стало тихо.

И в этой тишине Граве услышал шепот женщины: «Чудо профессора Ферамона...»

И страшный стон Петрова, подтвердивший, что его жена не солгала, выдала шифр...

Нет, Граве не любил вспоминать этих сцен. Не любил вспоминать и тот день, когда, убедившись, что Роза Петрова правильно назвала книгу, применяемую для шифровки телеграмм русскими разведчиками, гёстапо расстреляло ее и ее мужа. Не любил вспоминать, что даже перед смертью Петров не повернулся к рыдающей, умолявшей простить жене. Поведение этого человека вызвало в майоре Граве животный ужас. Угроза страшной расплаты таилась в несгибаемой воле истерзанного русского разведчика...

Но потом последовал арест выслеженного «Аргуса» захват парижского руководства советской разведки и был, наконец, запеленгован один из берлинских передатчиков- Граве старался забыть брюссельскую трагедию, он радовался удачам. Он знал — удачи опять-таки являлись заслугой абвера, а не господ из службы безопасности, ибо самую тонкую работу проделали люди Граве.

Теперь же их, по сути, пытались устранить от хода расследования, и сладкие слова группенфюрера Зейца призваны были только подсластить пилюлю.

— Руководство службой безопасности находит необходимым и впредь сохранять и усиливать контакт между органами безопасности и абвером, — продолжал между тем Зейц. Я имею указание информировать вас, господа, о тех подробностях и деталях расследования, которые могут помочь вашей дальнейшей работе. Я уполномочен так же предложить координацию действий на ближайшее время с целью быстрейшего выявления всех преступников. Представители абвера примут участие в конкретных акциях, которые мы продумаем. С другой стороны, служба безопасности надеется, что ее люди будут получать все перехваченные вашими радиостанциями телеграммы- Едва у вас нет возражений, господа, на этом мы могли бы сегодня закончить. И групенфюрер поглядел на майора Граве. Граве поднялся и наклонил голову. Но едва все встали и стали собирать бумаги, он повернулся к Зейцу:

— Если вы не возражаете, господин группенфюрер я бы хотел переговорить с вами лично.

Зейц помолчал, и, пока он молчал, все присутствующие оставались на местах.

— Пожалуйста, господин майор, — сказал Зейц.

Дитрих и Ремер, козырнув, вышли первыми. За ними — представители службы безопасности. Тяжелые, толстые двери закрылись.

— Итак? — спросил Зейц. — В чем дело, господин майор?

— Всего несколько слов, господин группенфюрер... Я бы хотел знать, господин группенфюрер, как именно вы представляете дальнейшие контакты? — начал Граве, глядя на руки. — Разрешите, я поясню свою мысль. Вам известно, конечно, что служба абвера имела далеко идущие планы использования захваченных-русских шифров и русских радистов. Я имею в виду радиоигру, господин группенфюрер, и выявление с помощью радиоигры тех русских разведчиков, которые могли остаться на свободе.

Зейц потряс рукой, гася спичку:

— Если кто и остался на свободе, господин майор, так это ненадолго. Еще неделька — и мы загребем всех.

— Расследование идет так успешно?

— Да, господин майор. Вы, кажется, кое-что видели в Бельгии?

Глаза у Зейца оставались спокойными, чуть усталыми. Граве отвел взгляд.

— И все признаются? — спросил он.

— Нет. Не все.

— Генрих Лаубе?

— Это сильный человек, господин майор. Но нам и не нужно, чтобы признавались главари. Достаточно показаний других. Кроме того, у нас есть неоспоримые улики. Суду этого хватит.

— Дело же не только в суде.

— Конечно. Но и в суде. Мы покажем немецкому народу чего стоят эти твари.

Покажем, что все они были продажными скотами, торговавшими родиной за наличные!

— Вам удастся?

— Удается то, чего хочешь, господин майор, и то необходимо фюреру...

Граве щелкнул под столом каблуками сапог:

— Поздравляю вас, господин группенфюрер! Можно ли из ваших слов сделать вывод, что все советские разведчики в руках гестапо? Что вы держите в руках хотя бы все нити?

— Полагаю, что да.

— Еще раз поздравляю вас. Кстати, господин группенфюрер. А эта женщина, Инга Штраух? Ее связи тоже выявлены?

— Штраух? — Зейц почесал глаз, сделал вид, будто рассматривает несуществующую соринку. — Ах эта!.. Да. Видимо, это был третьесортный агент. Она только готовилась начать работу.

Граве упорно смотрел в полированную столешницу.

— Значит, она ничего не сказала, господин групенфюрер? И вы не обнаружили ее связей?

Зейц пожал широкими плечами.

— Если бы у Штраух существовали широкие связи -мы бы их выявили, — резковато ответил он. — Наблюдение за Штраух велось давно.

— В ее квартире ничего не найдено?

— Нет.

— Телефонное подслушивание?

— Обычные разговоры.

— Допросы близких и соседей?

— Ничего, господин майор. Уверяю вас, мы свое знаем.

Граве наклонил голову в знак глубочайшего уважения к профессиональным способностям собеседника.

— У командования абвера, — сказал Граве, в частности, у моего шефа, существует другая точка зрения» на Штраух. Командование абвера полагает, что в Инге Штраух мы имеем крупного советского разведчика.

Зейц вскинул голову, поднялся, прошелся по кабинету, резко остановился у окна.

— Любопытно! — раздраженно, с насмешкой сказал Зейц. — Можно узнать, из каких фактов командование абвера делает такие выводы?

— Можно, — холодно, сдержанно сказал Граве, поднимая глаза и уже не отводя их. — Из того факта, что против Инги Штраух до сих пор нет никаких улик, господин группенфюрер.

Зейц покачнулся на носках сапог, закинул руки за спину и рассмеялся. Его полная, белая, стянутая воротником мундира шея раздувалась.

— Ну, знаете! — прохохотал Зейц. — Следуя вашей логике, надо признать, что Генрих Лаубе — только подручный у кого-то: ведь против Лаубе у нас десятки улик!

Но Граве не разделил веселья группенфюрера и не смутился.

— Имя Штраух названо в телеграмме, — сказал Граве. — Названо наряду с именем Лаубе. Значит, ее ценили не меньше. А отсутствие улик — лишнее свидетельство тонкой работы и огромного опыта.

— Прекрасно! — сказал Зайц. — Почему же вы не засекли ее радиста?

— Как знать, не засекли ли... — сказал Граве.