– Тут пуговиц нет, – сообщил он. – И рукава короткие.

– Этот кот носится без пуговиц, – безапелляционно сообщила Франси, подавая Антону высокие ботинки с медными пряжками. – Надевайте батильоны. Они должны быть вам впору. И они неношеные. Ваш отец любил сапоги носить.

Антон взял ботики и надел. Застегнул пряжки, полюбовался на тонкие носы и потопал.

– Ну, теперь я готов? – спросил он.

– Почти, милорд, остались меч и плащ, – сообщила, разглядывая Антона, Франси. – Вот поясная сумка. – Она подала небольшую кожаную сумку с короткими ремешками. – Надевайте ремень с мечом. Пристегните сумку спереди на пояс.

– Там пусто. – посмотрев внутрь, ответил Антон.

– Конечно, пусто! Скажите спасибо отцу! – резковато отозвалась Франси. Увидев укоризненный взгляд мужа, ответила: – А пусть знает, какой у милорда был батюшка. Сделал сына и умчался на лошади, и вспомнил о нем лишь под конец жизни. А мать его одна растила, из сил выбивалась. Даже одежду нормальную купить ему не могла… и что он оставил наследнику? Что, я тебя спрашиваю? Пять бочек настойки? Так что молчи.

– А я молчу.

– Вот и молчи.

Антон не стал слушать их перебранку, вернулся в спальню, надел под кафтан наплечную кобуру с пистолетом и вышел.

– Ну, когда поедем? – спросил он.

– Да все уже готово милорд. Ждем только вас. Две повозки загружены, лошади запряжены…одной Франси будет править, другой Эрзай. А мы с вами верхом…

– Я тоже в повозке поеду. Дорога длинная?

– Длинная, но не очень.

Они вышли на двор. Там стояли две крытые тентом повозки, запряженные лохматыми лошадками, и под седлами стояли, опустив обреченно головы, две старые клячи.

– Вот и посплю. А клячу эту дома оставьте, – проговорил Антон.

– Как скажете, милорд. – без споров согласился Флапий и озадачил Антона вопросом: – А где у нее дом?

– Я имел в виду… пусть в замке остается… и вспоминает боевые походы.

– А-а… в этом смысле? Ну, пусть остается и вспоминает…

Флапий многозначительно переглянулся с женой. По их взглядам Антон понял, о чем они думают.

«И этот чудит».

Он обреченно вздохнул, осознав, что не успевает следить за языком, и спросил:

– Мне в какую повозку лезть?

– Если не побрезгуете, то со мной езжайте, – забираясь на козлы ответила Франси.

– Да че мне брезговать? Ты же, Франси, не заразная.

Он залез в повозку. Осмотрелся и попросил:

– Флапий, принеси немного сена, я прилягу.

– Как прикажете, милорд, – ответил слуга и тут же распорядился:

– Эрзай, принеси сено его милости.

– А че я? Тебе сказали, ты и неси. Я его милости не слуга.

Антон посмотрел на возницу. Стройный подтянутый мужчина лет сорока с узким лицом и хищным, как у орла, носом.

«На грузина похож», – подумал, Антон. И, улыбнувшись, произнес:

– Да я и сам сходить могу. Тут недалеко.

Эрзай кинул на него взгляд и пробурчал:

– Сидите. Чего уж. Я схожу, ваша милость.

Он ушел, а Антон, глядя ему вслед, спросил Франси:

– Франси? А почему вы с мужем называете меня милорд, а Торвал и он, – Антон показал кивком головы на Эрзая, – Вашей милостью.

– Так мы вам служим, потому что слуги и храним вам преданность. А шер и степняк приживалы. Они сами, по своему желанию, остались с вашим отцом. Он их из похода на Святую землю привез, как и моего мужа. Что там точно произошло и почему они остались с ним, я не знаю. Но вот уже лет как десять живут здесь и помогают. Вроде им идти некуда, и отцу вашему они чем-то обязаны. Тайна это, а я в чужие тайны не лезу.

– Значит, для тех, кто мне служит, я милорд, а для всех остальных ваша милость?

– Не для всех, милорд. Равным и тем, кто ниже вас по положению, вы сэр.

Барон Газан Рейдеранский для вас милорд, а граф Мольт Кинсбрукский Ваше сиятельство, тот служит герцогу Овруму Маренхейскому, а герцог для вас Ваша светлость.

– С ума сойти! я не запомню все эти… обращения и звания.

– Ничего страшного, милорд, мы обещали вам помочь, значит, поможем…

Тронулись минут через пятнадцать. Антон сначала сидел рядом с Франси и, покачиваясь, дремал. Потом его разморило солнышко, и он, сняв кафтан, залез под тень тента, расстелил солому и лег. Ничего интересного по пути он не увидел. Дорога шла вдоль реки. Повсюду, куда доставал взгляд, слева тянулся однообразный лиственный лес. Справа от дороги – холмы, заросшие густой травой.

«Видимо, это край обжитых земель», – невесело подумал Антон и закрыл глаза. В сон он погрузился сразу. Сказалась бурная ночь и сильное нервное напряжение, которое он испытал в связи с переходом в другой мир. Как это ни странно звучит, но он не оставлял надежды вернуться домой. Этот мир был для него чужим. Пугал своей дикостью и тем, что он не желал принимать его таким, каким он был. Был он, по его мнению, абсурдным, злым и неприемлемым для его мироощущения. Все эти светлости, сиятельства, условности и правила, которые для него, человека двадцать первого века, были не чем иным, как глупостью. А глупость он ненавидел и, замечая ее в людях, сильно раздражался. Так и этот мир вызывал у него болезненное раздражение.

– Панченко? Что тут у тебя? – услышал он вопрос, обращенный к его временному наставнику и начальнику в одном лице.

– Да вот, сами посмотрите, труп. Свежий. Видимо, из-за того, что он воровал собак и кошек у соседей, его и порешили…

– Разберемся. – Артем увидел начальника убойного отдела[8] горотдела полиции майора Лапина. – Криминалисты скоро будут. Труп кто обнаружил? Ты?

– Я, товарищ майор.

– А зачем ты сюда пришел? Шум услышал?

– Нет, проверочные мероприятия по заявлению соседей. Что, мол, он у них кошек и собак крадет по ночам.

– Кошек и собак? – Майор осторожно обошел тело. На столе лежала папка. – Твоя, капитан? – спросил он.

– Никак нет, стажера. Александра… тьфу ты! Все время путаю. Антона Загнибеды.

– Кого загни?

– Загнибеды, товарищ майор.

– Понятно. А сам стажер где?

– Пропал, товарищ майор. Он сюда был направлен для взятия пояснения… мною… Я ждал его, ждал и, не дождавшись, зашел… и тут вот такое…

Майор, ходивший по кругу, остановился.

– Ты хочешь сказать, что сюда первым прибыл стажер, а когда ты вошел, то нашел труп. А стажера не было?