Я поставила розу в вазу, а вазу — в центр стола. Предложила обоим мальчикам пива. Идея принадлежала Джону, но я с готовностью ее приняла. К чему притворяться, что закон о запрете на алкоголь для несовершеннолетних распространяется на две несчастные бутылки пива, тем более что они наверняка пьют его уже не первый год. Впрочем, после того как ребята осушили по второй бутылке, больше я им не давала.

Сама я выпила три больших бокала охлажденного белого вина. Это был любимый Сью сотерн, бутылку которого она подарила мне на прошлый день рождения, надеясь отвратить меня от мерло. Я расслабилась.

Рядом с вазой я поставила свечу, и в свете ее дрожащего пламени роза походила на сердце, пульсирующее в центре стола.

После второго бокала вина окружавшие меня мужчины превратились в красивых незнакомцев с отменным аппетитом. Они подкладывали себе по второму и по третьему разу, а я потягивала вино, отщипывая по кусочку то от одного, то от другого, и передавала им новые блюда.

Красивые незнакомцы с отменным аппетитом.

Джон в своей фланелевой рубашке, так и сыплющий анекдотами: «Женщина садится в самолете рядом с мужчиной…»

Чад — с нечесаными космами и колючей щетиной, которую он не брил с приезда, хоть и положил на раковину в ванной комнате, рядом с папиным станком, свою бритву.

Гарретт, в лице которого не осталось ничего от десятилетнего мальчика, которого я помнила. Куда он подевался, гадала я, этот мальчик, колотивший игрушечными машинками размером со спичечный коробок по ножкам моего кофейного столика? Гарретт, дорогой, может, лучше унести эти машинки в комнату Чада? Мне бы не хотелось, чтобы они поцарапали мебель. Я как сейчас вижу выражение виноватого отчаяния, появившееся в его глазах, когда он поднял ко мне голову. Едва заметив всю глубину этого отчаяния, я тут же дала обратный ход.

— Наверное, мне показалось. Никаких царапин нет. Так что играй на здоровье.

На самом деле ножки столика изрядно пострадали — следы царапин видны до сих пор: белесые полосы на красном дереве, тайное послание заключенного, накарябанное ногтями.

Мне показалось, Чад ни за что не желал обсуждать с Гарреттом Беркли. Стоило разговору коснуться Калифорнии, жизни в общежитии, Сан-Франциско или океана, Чад незамедлительно переключал его на тако. Можно еще сыра? А лук остался? Пожалуйста, передай сальсу. Чуть позже Джон втянул Гарретта в дискуссию об охоте, мотоциклах и машинах. Гарретт поведал, что пытается восстановить «мустанг». Машину держит у себя в гараже (он все еще жил в родительском доме, который теперь называл своим). В выходные и после занятий возится с ремонтом. Один или два раза мне почудилось на лице Чада какое-то неприятное выражение — жалость, скука, презрение?

Или просто любопытство и непонимание, вполне простительные со стороны студента калифорнийского университета в разговоре с парнишкой, всю жизнь носу не высовывавшим из родного городка и изучающим в государственном колледже автодело? Пути Господни неисповедимы. На сотую долю секунды у меня мелькнула мысль: а может, лучше бы моим сыном оказался Гарретт, а не Чад. Мальчик, глубоко интересующийся моторами? Оставшийся верным родному дому, занятый физической работой, грязной, но ответственной?

Такая мысль ни за что не могла родиться в моей голове, когда я читала Чаду перед сном мифы Древней Греции или возила его на уроки фортепиано, умоляя относиться к делу серьезно (а затем разрешила ему бросить музыку, потому что он не хотел заниматься).

Такая мысль ни за что не могла бы прийти мне в голову в те летние каникулы, когда я убеждала его не искать работу. Я советовала ему пожить в свое удовольствие. Говорила, что шанс провести лето в безделье выпадает лишь раз в жизни, в пятнадцать-шестнадцать лет.

Я очень рано стала замечать в нем конкурентный дух, но никогда не говорила: «Чад, ты не обязан всегда и во всем быть лучшим». Хотя, пожалуй, иногда и следовало бы произнести эти слова вслух. Уже во втором классе он рвался читать лучше всех и обязательно первым сдавать контрольные по математике. Позже ему загорелось выиграть конкурс сочинений, получить высшие баллы в централизованном тестировании.

Не знаю, то ли он действительно учился лучше всех, то ли у нас складывалось такое впечатление. Во всяком случае, нам всегда казалось, что это именно так, хотя, как я понимаю, вряд ли реальность соответствовала нашим представлениям.

И все же мне бы и в голову не пришло пустить его учебу на самотек. Он всегда имел все необходимое — дополнительные уроки, обучающие программы, полную школьную энциклопедию, которую нам том за томом высылали по почте на протяжении полугода, — кстати, он их почти не открывал. Изредка я снимала с полки один из томов и пролистывала его. Апельсины, Аризона. Я хотела, чтобы его жизнь была упорядоченной. Я прочитала об этом в книге, посвященной развитию детей. Важность порядка. Проверка домашних заданий. Стимуляция самооценки. Я никогда не пристегивала его к детскому сиденью, не проверив дважды, что все пряжки правильно защелкнуты. Никогда не позволяла ему кататься на велосипеде — даже на трехколесном, даже по подъездной дорожке — без защитного шлема.

Как было бы — лучше или просто по-другому, — если бы мой дом напоминал жилище Миллеров, что в детстве жили в квартале от нас? Кучи мусора из гаража, так и брошенные в саду. Старшие дети, нянчившие младших, пока родители на работе. Бесчисленные кошки, которые тусовались на заднем дворе и там же плодили котят. Драные, грязные, они выли ночи напролет, прокрадывались в наш сад и гадили мне в песочницу.

Однажды одна из этих кошек прибежала к нам на крыльцо, где мы с мамой сидели, попивая лимонад и поджидая папу с работы. В пасти у нее трепыхалось что-то темное, кровавое и извивающееся.

— Боже мой! — воскликнула мама, вскочив на ноги. — Она поймала крысу.

Но потом, в школе, я познакомилась с одним из сыновей Миллеров. Не то чтобы мы подружились — так, болтали в столовой, да еще ходили на общие уроки по одному предмету, — но и этого мне вполне хватило, чтобы понять, что он славный парень, к тому же с юмором. По большей части он подсмеивался над собой. Я в простоте душевной взяла и рассказала ему, как их кошка притащила к нам в дом крысу («Ну надо же, — ответил он. — А мы-то ее обыскались!»). У него были спутанные рыжие волосы, и от него, как мне тогда казалось, пахло одуванчиками. В общем, мне стало ясно, что все мои навеянные картинами жуткого беспорядка выдумки насчет происходящих у них дома ужасов далеки от действительности, о которой я не имела ни малейшего представления.

Я налила себе еще бокал вина и отодвинула от себя тарелку. Джон протянул руку через стол и погладил меня по ладони. Он заговорил, глядя на меня, но обращаясь к Чаду:

— Ты знаешь, у твоей красавицы мамы появился тайный поклонник.

Я открыла рот, готовая выразить протест, но так ничего и не сказала.

— Правда? — удивился Чад и оторвался от тако. — Это ты о чем?

— Она получает секретные любовные записки через почтовый ящик в колледже.