Нужно чувствовать себя в высочайшей степени обязанным делу, чтобы на удаленном посту попытаться решить основной вопрос немецкой политики, отказавшись от влиятельного положения госсекретаря в Берлине, то есть в непосредственной близости от Гитлера. При этом отцу была вполне очевидна опасность того, что его миссия с большой вероятностью закончится скорее неудачей, чем успехом. Какой политик добровольно идет на такой риск?

Второе событие, ясно продемонстрировавшее готовность отца пренебречь собственной персоной, это его предложение в августе 1939 года послать в Москву не его, министра иностранных дел, месяцами боровшегося за заключение соглашения с Советским Союзом, а Германа Геринга. Он считал соглашение с Советским Союзом абсолютно необходимым по двум причинам:

во‑первых, чтобы избежать окончательного окружения рейха, над которым английская политика, послав, как известно, в Москву англо-французскую военную миссию, уже многие месяцы интенсивно работала;

во‑вторых, потому, что в германо-советском сближении он видел возможность мирного решения проблемы Данцига.

Таковы были причины, почему, по мнению отца, переговоры в Москве непременно должны были завершиться успешно. Он беспокоился о том, что его усилия, приведшие к заключению известного Антикоминтерновского пакта, могли бы, вероятно, осложнить переговоры в Москве. Гитлер тогда решил, что переговоры должен вести отец. Эти переговоры в Москве и достигнутое на них немецко-русское соглашение явились вершиной внешнеполитической деятельности отца. Однако он был готов отказаться от ореола творца этого соглашения, чтобы не повредить успеху, который, ввиду положения рейха, считал чрезвычайно важным.

Мне важно показать, насколько по существу отец подходил к делу. Борьба за позицию и влияние являлась реальной необходимостью, когда речь шла об участии в определении курса. Можно иметь различные мнения по вопросу, всегда ли отец, защищая свое влияние на внешнюю политику, действовал целесообразно. Следует оставить открытым вопрос, имело ли вообще смысл в какой-то момент защищать свою позицию, однако за ним нужно признать право и обязанность, в той мере, в какой он считал это правильным, настаивать на своей концепции и выводах. За это приходится бороться во всех правительственных системах.

До того момента отец не имел опыта руководства большим количеством организованных сотрудников, не говоря уже об огромном и необозримом ведомстве. В любом случае он нуждался бы в хорошем и лояльном госсекретаре, который в ходе очередных серьезных политических решений руководил бы организацией ведомства в его смысле, обеспечивая ему надежный тыл. Однако именно госсекретарь вместе с временным начальником министерского офиса Кордтом не только противодействовал политике отца, но и, по конспиративным политическим причинам, за его спиной лично очернял и дискредитировал его. Здесь возникает вопрос, не слишком ли облегчил отец этим людям возможность развернуть свою деятельность, так сказать, прямо на его глазах.

Иоахим фон Риббентроп был по своим личным качествам «бойцом-одиночкой», страшившимся любого рода «интеграции». Он очень неохотно определялся даже в отношении времени, что оборачивалось проблемами для моей матери, так как она, например, никогда не знала, в какое время ей накрывать на стол. И за пределами личной жизни это имело неприятные последствия. Те, кто когда-либо работал в «менеджменте», знают о том, насколько важна пунктуальность. Нарушение самим начальником твердо установленных или предписанных сроков оборачивается в долгосрочной перспективе разрушительными последствиями, не говоря уже о том, что подчиненный ощущает при этом неуважение. Сегодня утверждается, что отец часто заставлял сотрудников министерства ждать. Я не могу судить об этом по собственным впечатлениям; я знаю лишь, что при семейных встречах чувство времени ему часто отказывало.

Он также переложил проведение утреннего заседания директоров (департаментов) на госсекретаря, получившего тем самым идеальную возможность влиять на руководящих работников министерства в своем смысле, восстанавливая их против министра, — и немецкой политики. Представьте себе: госсекретарю, за спиной своего правительства требующему от его потенциальных противников «быть твердыми», другими словами, противодействовать переговорам, которые ведет собственное правительство, доверяется руководство министерством. Можно себе представить, что ничего хорошего для министра из этого не получится. Дозволение такого состояния — оценивая в ретроспективе — явилось, без сомнения, серьезнейшим упущением моего отца. Также и этим объясняется, почему у него не было поддержки в собственном министерстве, и, разумеется, уж совсем никакой после проигранной войны. Хассо фон Этцдорф, профессиональный дипломат, во время войны близко стоявший к конспирации, в этой связи сказал мне однажды: «С вашим отцом играли скверные шутки!»[469]

Мотивация немецких дипломатов в духе немецкой политики могла осуществляться лишь непосредственно министром иностранных дел. Рассылка циркуляров по немецким дипломатическим представительствам, когда они за спиной министра дезавуировались его госсекретарем, знакомым немецким дипломатам в течение многих лет, не могла возыметь особого действия. Отец, вероятно, внутри Министерства иностранных дел слишком мало пускал в ход такие качества своей личности, как способность завоевывать людей и привлекать их на свою сторону, так же как и свою силу убеждения. Как разъяснил господин фон Этцдорф английскому историку Дэвиду Ирвингу: «Он (отец) умел одарить таким подкупающим взглядом, к сожалению, он делал это лишь изредка!»[470] Отец — если бы мог — наверняка возразил бы, что «на это у меня больше не было времени». Это, без сомнения, аргумент, принимая во внимание головокружительную внешнеполитическую динамику, сформировавшуюся сразу после вступления отца в должность. Однако отсутствующий личный контакт и являвшаяся его результатом недостаточная мотивация сотрудников подготовили почву для клеветы и дискредитации министра в его собственном министерстве. Для клики в ведомстве, которая этим занималась, побудительный момент, как мы уже видели, находился в области высокой политики и к внешнему облику министра никакого отношения не имел.

Отец не настолько «поседел в пороховом дыму» «позиционной войны» внутриполитических будней, чтобы бесцеремонно расставить знакомых и преданных ему сотрудников на ключевые позиции в Министерстве иностранных дел, что вообще-то является вполне обычным делом. Лояльность сотрудников, занимающих руководящие позиции, является неотъемлемой предпосылкой успеха человека, стоящего во главе. Это в особенности верно для кризисных и рискованных ситуаций. Данную точку зрения отец несомненно слишком мало принимал в расчет; при том, что он мог бы усиленно прибегнуть к помощи старых сотрудников «аппарата Риббентропа».

Он, разумеется, знал о «консервативных» установках многих работников Министерства иностранных дел, в своем большинстве они не были сторонниками Гитлера. Это было ему, по сути, довольно безразлично. Он, однако, исходил из того, что как раз в этих кругах преданность собственной стране превышала симпатию или антипатию к режиму Гитлера, так что он был вправе рассчитывать на то, что они, несмотря на различие во взглядах, не будут противодействовать политике правительства, поскольку это, согласно положению вещей, в любом случае должно было бы привести к катастрофическим последствиям.