Моим ответом был громкий смех. Подручные подвели бедняжку кКорделли; он начал с обычных в таких случаях поцелуев, которыми осыпал каждуючастичку прекрасного тела, затем несколько минут выворачивал наизнанку потрохаРаймонды своим несгибаемым членом, после чего велел посадить ее в железнуюклетку, кишевшую жабами, змеями и прочими неизвестными мне рептилиями, а такжеотощавшими собаками и кошками, которых не кормили целую неделю. Труднопредставить себе вопли и эксцентричные прыжки и антраша бедной моей служанки,на которую набросилась голодная свора. Я едва не лишилась чувств от восторга,чему немало способствовала Дюран, ласкавшая меня возле самой клетки; рядом снами Корделли забавлялся со своими старыми дуэньями. Прошло совсем немного времени,и от Раймонды почти ничего не осталось, и первыми исчезли в клыкастых пастях еегруди и ягодицы. Самый потрясающий момент наступил, когда она в последний разоткрыла рот, чтобы закричать, и в ее глотку нырнула здоровенная змея,подавившая только что родившийся вопль.

— Ха! Ха! Ха! — загрохотал Корделли и разразилсяградом невнятных ругательств, вытаскивая свой орган из седалища дуэньи. —Я-то думал, что с этой старой калошей избавлюсь от опасности оргазма, но нетут-то было, разрази гром мою задницу! Я креплюсь из последних сил! —отчаянно заорал он.

— Нет, нет, сударь, этого не должно случиться, —засуетилась я, пытаясь рукой опустить вниз его разъяренный фаллос, —давайте ненадолго отвлечемся.

— Хорошо; скажи, как ты находишь эту клетку, Жюльет-та?Я придумал это для твоей шлюхи в первый же момент, когда увидел ее зад: мнедостаточно один раз взглянуть на этот женский предмет, и приговор уже готов;если хочешь, дорогая, я предскажу свою судьбу по твоей заднице.

Мерзавец начал больно щипать мои ягодицы, я ловковыскользнула из его объятий и как бы невзначай подставила ему его собственногосына, последнего оставшегося в живых. Корделли уставился на мальчика безумнымсвирепым взглядом — это был тот самый ребенок, чью мать замучили совсемнедавно, и ее труп до сих пор висел на стене.

— Насколько помню, — начал величайший изгрешников, — я решил подвергнуть этого маленького попрошайку той же самойпытке, от которой три дня назад умерла его мать. Первым делом выколем емуглаза, потом отрубим руки и ноги, переломаем кости, и пока я буду его сношать,кто-нибудь из вас прикончит его ударом кинжала.

— Стало быть, эту процедуру перенесла егоматушка? — спросила я.

— Совершенно верно.

— У меня нет никаких возражений, однако осмелюсьдобавить, что помимо всего прочего не плохо было бы вырвать ему зубы и заодноязык, которым, кажется, он собирается что-то сказать нам.

— Вырвать зубы! Отрезать язык! О, Жюльетта! —взвыл счастливый Корделли. — Да, я слишком поторопился разделаться с егородительницей. Но теперь мы исправим эту оплошность с сынком. Эй, вы, — онщелкнул пальцами, взглянув на палачей, — за работу!

В продолжение церемонии Корделли прочищал мне зад, во всеглаза смотрел на убитую горем девочку, чья очередь должна была наступить позже,и его усердно пороли обе дуэньи.

Я должна отметить ловкость и мастерство, с какими орудовалиподручные хозяина, а уж страдания жертвы и ее ужасающие пытки описать простонет никакой возможности. Когда Корделли заметил, что с этим делом вполнесправится один, он велел второму, с ног до головы покрытому засохшей кровью,сношать меня в вагину с тем, чтобы усилить свои ощущения, которые он испытывалв моем анусе. Всевышний не даст мне соврать, что я никогда не отступала передсамыми огромными членами, но натиск этого, друзья мои, причинил мне жуткуюболь. Однако, хотя этот субъект был в высшей степени вульгарен, ужасные дела,которыми он себя запятнал, его бесцеремонность и сквернословие, а такжесодомистская приправа, которой угощал меня его господин, — все это оченьскоро привело меня в экстаз, и я залила его член доброй порцией горячей спермы.Корделли, услышав мои восторженные богохульства, смешавшиеся с воплями жертвы,не выдержал, его семя прорвало все преграды, и оба моих отверстия заполнилалипкая жидкость. Однако убийство мальчика еще не завершилось, и палач предложилсделать передышку.

— Ни в коем случае, — ответил итальянец ипрокомментировал свои слова так: — Странные все-таки люди: они полагают, будточеловека можно истязать только в возбужденном состоянии. А вот я — рациональныйчеловек и могу с равным успехом делать это как в пылу страсти, так и сабсолютным хладнокровием. Природа наделила меня вечной жаждой крови, и мне нетнужды приходить в исступление для того, чтобы проливать ее.

После чего пытки продолжились.

Правда, желая оживить эту сцену, я вложила обмякший органКорделли себе в рот, а Дюран начала подзадоривать его словесно.

— Знаете, Корделли, вашей жестокости, несмотря наразмах, чего-то недостает.

— Я вас не понимаю.

— Как только вы совершаете очередной, потрясающий своейжестокостью поступок, все равно остается впечатление, что его можно былосделать еще более жестоким.

— Докажите, мадам.

— Это нетрудно. Позвольте мне самой организоватьистязание последней вашей дочери, и я уверена, что вы увидите пытки, которые превосходятте, что подсказало вам ваше робкое воображение.

— Продолжайте, — сдержанно отозвался торговец.

— Посредством тех же самых приспособлений, которыездесь есть, — продолжала моя спутница, — ваш человек должен былаккуратно содрать с девушки кожу, после чего ее освежеванную тушу следоваловыпороть колючими прутьями, затем натереть уксусом и это надо повторить семьраз. И вот когда все ее нервы будут оголены, в них надо вонзать маленькие,раскаленные докрасна булавки, а тело можно положить поближе к огню.

— Прекрасная мысль, Дюран, — одобрительно заметилКорделли, — однако предупреждаю: если это помешает мне получитьнаслаждение, вы испытаете такую же пытку на собственной шкуре.

— Я согласна.

— Тогда за дело.

Дуэнья подвела к нам самую младшую и самую прелестную издочерей. Несчастное создание имело безупречную фигурку, великолепные золотистыеволосы, лицо юной мадонны и глаза, которым позавидовала бы сама Венера.Блудодей захотел облобызать маленький изящный зад, присовокупив к этомунесколько высокопарным тоном:

— Я должен последний раз почтить его до того, как моязлодейская рука сомнет эти розы. Признайте, друзья, что этот предмет поистинебесподобен!

Но скоро, вдохновляемый мыслью о предстоящих истязаниях,Корделли перешел от панегириков к жестокостям.

Два раза извергнувшись в предмет своей страсти, он покинулполе боя, чтобы полюбоваться со стороны на то, как более внушительные орудияего подручных будут терзать невинную девочку. Была предпринята первая попытка,но, как вы догадываетесь, успеха удалось добиться только ценой полногоразрушения крохотного ануса. В продолжение мучительной операции хозяинсодомировал одного из палачей, а другой в это время овладел вагиной ребенка,который теперь напоминал ягненка, попавшего в лапы двух разъяренных львов. Ещесильнее возбудившись этой картиной, распутник выбрался из зада первого палача ис ходу овладел вторым и, наконец, сочтя себя достаточно подготовленным кглавному событию, дал знак начинать пытку, распорядительницей которой назначилДюран.