победу, болельщики несколько часов гуляли в близлежащих барах и ресторанах, не задумываясь о вирусе и его способности быстро распространяться в переполненных помещениях. Затем, ближе к ночи, зрители вновь набились в автобусы и поезда, чтобы отправиться домой. Стадион Сан-Сиро, его окрестности и расположенный рядом транспортный узел стали эпицентром пандемии. Признавая влияние той игры на здоровье жителей Ломбардии, мэр Бергамо сетовал: «Она сильно ускорила заражение».

Первый официальный случай COVID-19 в Италии, «пациент № 1», как окрестила его пресса, был выявлен 21 февраля в Ломбардии, в маленьком городке Кодоньо. Учитывая обычную продолжительность инкубационного периода, можно предположить, что он заразился не во время игры «Аталанты». Мужчина в возрасте 38 лет, чьего имени мы не знаем, заболев, пришел в отделение неотложной помощи местной больницы. Там ему ошибочно диагностировали грипп, дали рекомендации по лечению и отпустили домой. Затрудненное дыхание сохранялось, и несколько дней спустя он вернулся в больницу, тогда ему сделали тест на COVID-19 и изолировали, но прежде он успел распространить болезнь как по больнице, так и по месту жительства. Пациент № 1 инфицировал несколько групп людей, но не он был причиной последовавшего затем огромного всплеска заболеваемости.

Первые меры борьбы

В отличие от первого случая в Кодоньо, крупная вспышка в Бергамо была гораздо более угрожающей. В начале марта из-за нее остро встал вопрос, удастся ли локализовать опасность. Последующий международный опыт показал, что при появлении COVID-19 требуется немедленная и решительная реакция здравоохранения. Под международным опытом подразумевается пример Южной Кореи. Как выразилась газета The Wall Street Journal, Сеул «взломал код, позволяющий усмирить коронавирус»{301}. Там вспышка COVID-19 началась почти одновременно со вспышкой в Ломбардии, первая смерть от коронавируса произошла 20 февраля.

Южная Корея правильно отреагировала в значительной мере потому, что в 2015 г. в этой стране была самая крупная за пределами Ближнего Востока вспышка Ближневосточного респираторного синдрома (Middle East respiratory syndrome, MERS). Наученное горьким опытом руководство страны понимало опасность появившегося коронавируса и приняло незамедлительные и решительные меры для борьбы с SARS CoV-2. Успех южнокорейской политики заключался в обширном тестировании, отслеживании контактов, установлении социальной дистанции, изоляции в подозрительных случаях, свободном и всеобщем доступе к медицинской помощи и рассылке текстовых сообщений для уведомления граждан о наличии заболевания в их районе. Чтобы введенные меры были понятны всем, официальные лица дважды в день устраивали пресс-конференции с участием специалистов здравоохранения и вирусологов. В результате постоянного информирования и быстрого осуществления мер здравоохранения, стране за несколько недель удалось остановить COVID-19. В Южной Корее инфекция распространилась незначительно, минимально повлияла на экономику, а к 30 мая умерло всего 269 человек. Введения новых более жестких мер не потребовалось.

Италия не отреагировала с такой же быстротой по трем существенным причинам. Первая, пожалуй, самая понятная. Власти на местном и национальном уровне не имели тех преимуществ, которые затем появились у других стран, принимавших решения позже и уже на основании чужого опыта. В начале марта единственным примером борьбы с COVID-19 был Китай, а о происходящей там катастрофе знали немного. Кроме того, когда появились тяжелые случаи заболевания с явно выраженными симптомами, передача инфекции среди населения продолжалась уже в течение нескольких недель, это происходило незаметно, потому что было много бессимптомных носителей, а в более явных случаях людям ошибочно ставили диагноз «грипп». Таким образом, время было упущено, и опасность распространилась гораздо шире, чем предполагалось. Процитирую одного из экспертов: «Заболевание уже присутствовало в течение некоторого времени. ‹…› Люди выносили его из больницы в город, из города в область. Молодые люди передавали его родителям, бабушкам и дедушкам. Оно распространялось в казино и кофейнях»{302}.

Однако дело было не только в этом. В марте стало ясно, что при отсутствии вакцины и лечения органы здравоохранения могут полагаться только на такие меры, как изоляция, выявление контактов, социальная дистанция и ношение масок. Эти меры были применены в Ухане, их обсуждали специалисты в Италии и настоятельно рекомендовали профсоюзы Ломбардии, опасавшиеся за здоровье своих коллективов. Но это была драконовская политика, и она угрожала экономике. В результате против нее выступили влиятельные лица. Интересы промышленников представляла Конфиндустрия (Всеобщая конфедерация итальянской промышленности), которую можно сравнить с Национальной ассоциацией промышленников в США или Конфедерацией британской промышленности в Великобритании. Это мощное лобби решительно отвергло любые меры, которые могли привести к замедлению производства или закрытию заводов. Выражая позицию промышленников и отказываясь от любых мер, похожих на локдаун в провинции Хубэй, мэр Милана Джузеппе Сала с вызовом заявил: «Милан никогда не спит».

Так и президент Конфиндустрии в провинции Бергамо Стефано Скалья сохранял решительный оптимизм еще 29 февраля. В тот день организация опубликовала сообщение под заголовком «Бергамо работает». В тексте с уверенностью, не имевшей под собой оснований, сообщалось, что «риск заражения низок». Кроме того, Скалья заверил встревоженных читателей, что власти прекрасно контролируют ситуацию{303}.

Помимо прочего, политические лидеры стали жертвами самонадеянности в медицинских вопросах. Они предполагали, что европейцы надежно защищены от инфекционных заболеваний мощными барьерами цивилизации, благосостояния, гигиены и науки. Казалось немыслимым, что в стране Евросоюза может бушевать вирус, который до сих пор затронул только отдаленный и пока еще развивающийся Китай. Как заметили американский канал NBC News, «в Северной Италии одна из лучших систем здравоохранения в западном мире. Ее врачи и медицинские работники хорошо обучены. Они чувствовали себя подготовленными, когда коронавирус начал распространяться по их процветающему, хорошо образованному региону»{304}.

В то же время доктор Тедрос, генеральный директор Всемирной организации здравоохранения, ежедневно проводил в Женеве пресс-конференции, посвященные COVID-19. Он утверждал, что возможное распространение болезни – серьезная проблема везде и для всех. Кроме того, он предупредил, что жесткие меры, предпринятые Си Цзиньпином, помогут лишь выиграть время, чтобы другие страны успели подготовиться. Его слова не убедили Италию, и она упустила тот удобный момент, о котором неоднократно говорил Тедрос.

Здоровье нации оказалось под угрозой из-за двух особенностей первой реакции Италии: промедление и неспособность верно расставить приоритеты. Но существенно увеличили опасность два других решения. Оба были связаны с самонадеянностью и намерением итальянских государственных деятелей сократить финансирование социальной сферы, урезав средства, выделяемые на научные исследования и систему государственных больниц. В результате, когда коронавирус нагрянул в Ломбардию, власти поняли, что итальянские больницы не справятся с такой нагрузкой. У них не было резервного потенциала, не хватало коек, отделений интенсивной терапии и средств индивидуальной защиты, а персонал не был подготовлен надлежащим образом. В частности, когда Италия столкнулась с коронавирусом, там было в четыре раза меньше мест в интенсивной терапии на душу населения по сравнению с Германией. Если раньше Италия могла гордиться качеством и доступностью лечения в своих больницах, то в 2020 г. финансирование борьбы с инфекционными заболеваниями было явно недостаточным.

Учитывая эти слабые стороны больничной системы, власти решили, что нагрузку на нее можно снизить, если лечить пациентов с COVID-19 на дому. Это решение повлияло как на распространение коронавируса, так и на качество медицинской помощи. Попытка лечить заразных пациентов на дому означала, что заболевание будет передаваться внутри домов, создавая угрозу широкого распространения среди местного населения. Кроме того, получалось, что тяжело больные пациенты со смертельной и плохо изученной инфекцией должны будут лечиться у неспециалистов, без присмотра врачей реанимации и инфекционистов.

Второе опасное решение было тесно связано с первым. Власти постановили, что люди старше 65 лет не подлежат госпитализации. Цель опять же состояла в том, чтобы уменьшить нагрузку на больницы, но в результате обеспечивалось распространение заболевания и увеличивалась смертность. Это решение означало, что наиболее уязвимые пациенты не получат высококачественной медицинской помощи. Как выразились представители власти, описывая этот новый подход к этике и сортировке больных, вместо «помощи, ориентированной на пациента», теперь было решено применять «общинный уход». Иначе говоря, слишком незащищенными людьми пожертвовали ради общественного блага{305}.

Кризис

Промедление и нерешительность итальянской системы здравоохранения позволили COVID-19 вспыхнуть в начале марта в полную силу и распространиться по Ломбардии и в меньшей степени по соседней области – Венеции. В течение двух недель после игры на стадионе Сан-Сиро число заболевших росло. С температурой, кашляющие и задыхающиеся, они приходили в приемные отделения по всей Ломбардии. Журнал Lancet пишет, что истинное количество погибших в период кризиса с марта по май почти на 40 % больше, чем утверждает государственная статистика. Предположительно, реальное число смертей,