и старухи падали с крыш. Я свистел, я громыхал, я лязгал зубами и стучал железной палкой. Рваные дети рвались за мной и, не поспевая, ломали в страшной спешке свои тонкие ноги. Старики и старухи скакали вокруг меня. Я несся вперед! Грязные, рахитичные дети, похожие на грибы поганки, путались под моими ногами. Мне было трудно бежать. Я поминутно спотыкался и раз даже чуть не упал в мягкую кашу из барахтающихся на земле стариков и старух. Я прыгнул, оборвал нескольким поганкам головы и наступил на живот худой старухи, которая при этом громко хрустнула и тихо произнесла: "замучили". Я не оглядываясь побежал дальше. Теперь под моими ногами была чистая и ровная мостовая. Редкие фонари освещали мне путь. Я подбегал к бане. Приветливый банный огонек уже мигал передо мной, и банный уютный, но душный пар уже лез мне в ноздри, уши и рот. Я не раздеваясь пробежал сквозь предбанник, потом мимо кранов, шаек и нар, прямо к полке...

Горячее, белое облако окружило меня. Я кажется, лежу...

И вот тут-то могучий отдых остановил мое сердце.

февр. 1939 г.»

(Хармс Д. «Я поднял пыль...» // Soviet Union/Union Soviétique. Vol. 7/1—2. 1980 (публ. И. Левина); под придуманным публикатором заглавием «Погоня» — В мире книг. 1987. № 12. С. 86; публ. В. Глоцера). В этих строчках мы отчетливо видим страх героя, барахтающегося между стариками и детьми, в которых есть нечто общее с границей, а именно — с небытием перед рождением и после смерти («могучий отдых»). Это небытие делает жизнь равной мгновению, которое является лишь мгновением страдания и тоски. Тот же мотив прослеживается и в незаконченном стихотворении осени 1933 г., которое представляет сумму всех упомянутых мотивов (детство, старость, время и река):

День превращается в ночь как вода

сутки вертятся, проходят года

люди растут словно листья травы

одни ошибались, другие правы

когда утверждали, что время — река

ребенок достигнув умом старика

(Хармс Д. «День превращается в ночь как вода...» // Собр. произв. Т. 4. С. 68). См. еще несколько фраз, записанных писателем на одном листе: «Травить детей — это жестоко. Но что-нибудь ведь надо же с ними делать!

* * *

Я уважаю только молодых, здоровых и пышных женщин. К остальным представителям человечества я отношусь подозрительно.

* * *

Старух, которые носят в себе благоразумные мысли, — хорошо бы ловить арканом.

* * *

Всякая морда благоразумного фасона вызывает во мне неприятное ощущение.

* * *

Что такое цветы? У женщин между ног пахнет значительно лучше. То и то природа, а потому никто не смеет возмущаться моими словами.

* * *

Я не люблю детей, стариков, старух и благоразумных пожилых» (Хармс Д. <Наброски> // ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 219). И, наконец, текст «Статья», возможно незаконченный, где дети рассматриваются как жестокие и капризные старики, которых лучше держать обособленно: «Прав был император Александр Вильбердат, огораживая в городах особое место для детей и их матерей, где им пребывать только и разрешалось.

Беременные бабы тоже сажались туда же за загородку и не оскорбляли своим гнусным видом взоров мирного населения.

Великий император Александр Вильбердат понимал сущность детей не хуже фламандского художника Тенирса, он знал, что дети — это в лучшем случае жестокие и капризные старички. Склонность к детям почти то же, что склонность к зародышу, а склонность к зародышу почти то же, что склонность к испражнениям.

Неразумно хвастаться: "Я хороший человек, потому что люблю зародыши, или потому что я люблю испражняться". Точно так же неразумно хвастаться: "Я хороший человек, потому что люблю детей".

Великого императора Александра Вильбердата при виде ребенка тут же начинало рвать, но это нисколько не мешало ему быть очень хорошим человеком.

Я знал одну даму, которая говорила, что она согласна переночевать в конюшне, в хлеву со свиньями, в лисятнике, где угодно, — только не там, где пахнет детьми. Да, поистине это самый отвратительных запах, я бы даже сказал: самый оскорбительный.

Для взрослого человека оскорбительно присутствие детей. И вот, во времена Великого императора Александра Вильбердата показать взрослому человеку ребенка считалось наивысшим оскорблением. Это считалось хуже, чем плюнуть человеку в лицо, да еще попасть, скажем, в ноздрю. За "оскорбление ребенком" полагалась кровавая дуэль» (Хармс Д. <Статья без даты> // ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 383).

837

Хармс Д. Упадание // Soviet Union/Union Soviétique. Vol. 7/1—2. 1980 (публ. И. Левина); «Книжное обозрение». 1988. № 1. 1 января (публ. В. Глоцера). Этот рассказ интересен с точки зрения текстологии (см.: ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 310). Прежде всего, надо сказать, что существует первое название, которое относится непосредственно к тем проблемам, о которых мы говорим в этой главе: «Вдали и вблизи». Это название, вычеркнутое тогда же, когда был написан текст, было, однако, подчеркнуто впоследствии синим карандашом, и, возможно, именно его и следует принять. Исправления красным и синим карандашами позволяют хронологически отнести к самому концу жизни Хармса работу по приведению им в порядок своих бумаг, о которой мы уже упоминали (см. примеч. 221 к наст. главе). После подписи («Д. Х.») есть запись:

«писано четыре дня. Закончено в ħ 7 ♎ 1940 года», то есть в субботу, 7 октября 1940 г. В таблицах, приведенных Папюсом (см. примеч. 119 к главе 2), мы находим объяснение h: речь идет о субботе, которая связана с Сатурном, с черным цветом и со свинцом, что наводит, кроме указания дня, на мысль о состоянии духа в тот момент, когда писался этот текст (Сатурн — зловредная планета) (см.: Папюс. Первоначальные сведения по оккультизму. СПб., 1911. С. 106). Этот знак встречается в большой эзотерической таблице, о которой мы уже говорили (см. примеч. 119 к главе 2), где ему приписываются следующие значения: женщина, коса, смерть, «превращение» человека (см.: ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 368). А. Герасимова и А. Никитаев склоняются к мысли, что таблица датируется началом 1930-х годов, в то время как Хармс использует эту манеру датировки только около 1940—1941 гг., что заставляет думать, что в этих знаках не следует видеть ничего, кроме указания времени. Между тем вовсе не является невозможным то, что писатель хранил в памяти некоторые из этих значений, тем более что в отдельных случаях они превосходно согласуются с текстом. Так, мы имеем следующие значения знака (Весы в знаках зодиака): поле, сила, Фемида, равновесие. Если