эротической сценой, где господствуют женские секреции, и завершается возвращением к чернилам и бумаге:

Давно я не садился и не писал

я расслабленный свисал

из руки перо валилось

на меня жена садилась

я отпихивал бумагу

целовал свою жену

предо мной сидящу нагу

соблюдая тишину

целовал жену я в бок

в шею в грудь и под живот

прямо окал между ног

где любовный сок течет

а жена меня стыдливо

обнимала теплой ляжкой

и в лицо мне прямо лила

сок любовный как и<з> фляжки

я стонал от нежной страсти

и глотал текучий сок

и жена стонала вместе

утирая слизи с ног

и прижав к моим губам

две трепещущие губки

изгибались пополам

от стыда скрываясь в юбке

по щекам моим бежали

струйки нежные стократы

и по комнате летали

женских ласок ароматы.

Но довольно! Где перо?

Где бумага и чернила?

Аромат летит в окно

в страхе милая вскочила.

Я за стол и ну писать

давай буквы составлять

давай дергать за веревку

смыслы разные сплетать

3 января

(Хармс Д. Жене // Amour et sexualité dans la littérature russe du XXe circle. Bern: Peter Lang, 1991. P. 223; публ. Ж.-Ф. Жаккара). Однако последние четыре стиха внушают слишком небольшую иллюзию относительно того, что поэт примется за свое писание: так же как нет смысла, а есть смыслы, нет и поэтического языка, а есть лишь буквы.

830

Главным образом, есть незаконченное произведение «<Серая тетрадь>», названное так из-за цвета тетради, в которой оно находится; текст полностью посвящен проблеме времени, пространства, смерти и Бога (см.: Введенский А. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 181—188). О времени говорится, что оно «съело события», и в основном оно «поедает мир» (с. 186, 188). О половом акте как о «событии», которое заключает вечность, он говорит в «Бурчании в желудке во время объяснения в любви»: «Половой акт, или что-либо подобное, есть событие. Событие есть что-то новое для нас потустороннее. Оно двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро выбегаем из него. Мы ощущаем следовательно событие как жизнь. А его конец — как смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти. Волнение перед событием, и вследствие того бурчание и заложенный нос есть, значит, волнение перед обещанной жизнью. Еще в чем тут в частности дело. Да, дело в том, что тут есть с тобой еще участница, женщина. Вас тут двое. А так, кроме этого эпизода, всегда один. В общем тут тоже один, но кажется мне в этот момент, вернее до момента, что двое. Кажется что в женщиной не умрешь, что с ней есть вечная жизнь»

(там же. С. 189). Можно отметить близость этого текста с размышлениями Хармса о препятствии, этом месте встречи двух существ, встречи, которая есть жизнь.

831

Липавский Л. Исследование ужаса. Пункт 3.

832

Друскин Я. Вестники и их разговоры; Вблизи вестников. С. 232.

833

Вот этот «взрыв»: «<...> кто-то зовет вас по имени» (Липавский Л. Исследование ужаса. Пункт 3). В следующем пункте оказалось, что этот зов внутренний, так как в действительности человек всегда один: «Но кто же в последний момент называет вас по имени? Конечно, вы сами. В смертельном страхе вспомнили вы о последнем делителе, о себе, обеими руками схватили свою душу» (там же. Пункт 4). Хотя этот опыт ужасен, он все же обогащает, так как человек познал изначальное состояние мира, он пережил то, что философ называет Противоположным Вращением: «Гордитесь, вы присутствовали при Противоположном Вращении. На ваших глазах мир превращается в первоначальную бескачественную основу» (там же).

834

Там же. Пункт 17. Это первые слова данного пункта.

835

Хармс Д. Вываливающиеся старухи // Грани. 1971. № 81 (публ. М. Арндта; под названием «Вывалившаяся старуха»); Избранное. С. 48 (с той же ошибкой); первая публикация в Советском Союзе: В мире книг. 1974. № 4. С. 95 (публ. А. Александрова); Полет в небеса. С. 356. Рассказы, образующие цикл «Случаи», были переписаны в определенном порядке в тетрадь (см.: ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 228). Вероятно, они все написаны между 1933 и 1939 гг. (значит, после ссылки); переписав их, Хармс не поставил дат. Черновики же, напротив, иногда позволяют точнее расположить эти тексты во времени, что не относится к тексту «Вываливающиеся старухи» (ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 316). Об этом цикле рассказов см.: Кобринский А. Цикл Даниила Хармса «Случаи» как единое целое // Материалы XXVI всесоюзной научной студенческой конференции. Новосибирск, 1988. С. 64—69.

836

«Старухи» кишат в текстах Хармса, но мы вовсе не собираемся составлять их список. Упомянем, однако, повесть «Старуха» (1939), в которой старуха, державшая в начале повествования в своих руках часы без стрелок, приходит умирать к рассказчику: Хармс Д. Старуха // Избранное. С. 129—165; «Новый мир». 1988. № 4. С. 142—156 (публ. В. Глоцера); Полет в небеса. С. 398—430. Перед этим было еще стихотворение 1933 г., которое имеет то же название и где старость трактуется в тематике времени и текучести:

Года и дни бегут по кругу.

Летит песок; звенит река.

<...>

Теперь тебе весь мир несносен,

Противен ход годов и дней.

Беги, старуха, в рощу сосен

И в землю лбом ложись и тлей

(Хармс Д. Старуха // Собр. произв. Т. 4. С. 19; «Новый мир». 1988. № 4; с. 159 (публ. В. Глоцера). Отметим, что существует два варианта этого стихотворения, один от 19, другой (опубликованный) от 20 октября 1933 г., и что в конце второго есть комментарий автора: «плохо» (ОР РНБ. Ф. 1232. Ед. хр. 142). Что касается детей, они часто возникают в видениях Хармса и нередко вместе со стариками (которые также падают), как мы видим это в следующем тексте:

«Я поднял пыль. Дети бежали за мной и рвали на себе одежду. Старики