С того дня вылазки со стороны Потлова участились. Банда, ушедшая от расплаты после первого набега, потеряла всякий страх, нападая уже не только ночью, но и днем.

Бадир, который отказался лечить обезображенное огнем лицо, выслушав очередное донесение, твердил:

– Это не просто банда – это вылазка потловской дружины. Тогда целью была не деревня, а я. Следующей целью будет крепость. Нам нужно подкрепление из Рымана. Когда они проберутся сюда через сугробы, неизвестно. Дороги здесь никому в голову чистить не приходит – весной же все равно все растает. Да, это не Харад…

Снег таял, трещал и крошился на реках лед, плыли куда-то ленивые льдины. А обещанного Рыманом подкрепления все не было.

Оденсе приснился крик Листопада. Она не запомнила сон – ни начала, ни конца, ни причины, породившей крик.

Она открыла глаза.

Опять стучали в дверь. Стук был необычным. Он просто сносил дверь с петель. Берегиня подскочила на кровати и закашлялась от проникшего в комнату дыма:

Пожар! Схватив ребенка на руки, она подскочила к двери. Оттуда кричали, звали ее по имени.

Оказавшись на улице в ночной рубашке и валенках, берегиня растерялась от творящегося вокруг сумасшествия. Гудело пламя, плясал слишком яркий для глубокой ночи свет, метались люди. Разбудивший ее дружинник махнул в сторону ворот крепости:

– Выбирайтесь! – Сам он вернулся к тому, чем занимались все вокруг. Он тушил пожар.

Все крыши зданий внутри крепостных стен горели.

– Как это? – прошептала одними губами Оденсе. – Везде же еще снег лежит. Как снег может гореть?

– Ма, мне холодно, – захныкала девочка, обхватив ее ручками.

– Потерпи, моя родная, сейчас мы пойдем к папе… – Она поставила ребенка на снег, а сама метнулась обратно в дом, вытаскивая из сеней первое, что попалось под руку из одежды.

– Мама! Мама! – доносился до нее испуганный голос дочки.

Огонь гудел над головой, трещали балки, удерживающие кровлю. Оденсе мгновенно вспомнила Бадира, чуть не погибшего при возвращении в горящее жилище.

«Кто-нибудь станет вытаскивать меня? Сейчас – точно нет, не до этого. Сейчас ни до кого…»

Маэль прыгала по снегу, поджимая то одну ножку, то другую.

Оденсе завернула ее в свою шубу и подняла на руки.

– Я замерзла! – вскрикнула девочка, стараясь согреть ступни о материнское тело. Оденсе, прижимая ее к себе, побежала к воротам. Сквозь искры и вырывавшиеся языки пламени. Ворота были заперты.

– Откройте! Откройте! – закричала берегиня.

– Стой, куда! – Бадир поймал ее, перехватив поперек тела. Отблески пламени прыгали по темно-розовой сетке незаживших еще ран на его лице.

– Они только этого и ждут, чтобы мы открыли ворота!

– Но мы же здесь сгорим!

– Если откроем, они ворвутся сюда. Ты понимаешь? Тех, кто пробрался внутрь, убили, и мы продолжаем стрелять со стен. Их много. Они пытаются нас выкурить из крепости, как медведей из берлоги.

– Из-за этого погибли твои дети? Ты их тоже не выпускал? – кричала Оденсе. – Теперь ты считаешь, что всех детей вокруг нужно сжечь?

– Мама, пойдем домой! Я хочу домой! – плакал на ее руках ребенок.

– Отпусти нас!

Сотник отвесил Оденсе такую увесистую оплеуху, что она чуть не упала.

– Выйти наружу – это верная смерть! Поднимись на стену, если совсем своей жизнью не дорожишь, посмотри, что снаружи творится!

Берегиня прижала ладонь к горящей от удара щеке. Она осознала весь ужас нынешнего положения и прошептала:

– Там же Листопад остался и мой Идар…

Она села на землю у стены, прижимая к себе дочь. Мимо метались люди, крича и перетаскивая стрелы, бревна и кадки с водой. Камни крепостной стены холодили ее кожу, а перед глазами ревело пламя. В какой-то момент у казармы обвалилась крыша, снопы искр полыхнули в разные стороны, накрывая все вокруг огненным дождем. На секунду внутри крепости стало очень тихо.

И вот тогда берегиня услышала шум бушующего за стенами пламени разгоревшегося боя.

Словно эхо, вторя ударам сердца, мерно бил в дерево ворот таран.

Неотвратимый стук, лишающий надежды. Так стучат по гробовым доскам.

– Мама, пойдем домой, – шептала Маэль. Она вздрагивала от каждого удара. – Ма, пойдем, наружу выходить опасно…

Ворота жалобно застонали.

Бадир с харадцами уже ждали тех, кто так страстно желал проникнуть внутрь. Глаза сотника в хищном прищуре не отрывались от готовых вот-вот треснуть бревен.

Дерево взорвалось щепками. Пока таран отводили для следующего удара, кто-то из харадцев успел выпустить в образовавшийся проем стрелы и ранить тех нападающих, кто был сейчас ближе всех.

Со следующим ударом ворота разлетелись. В крепость с криком ворвались потловские молодчики. Оденсе сидела все в том же месте, стремясь вжаться в каменную кладку. Маэль кричала не переставая, и берегиня уже не слышала ничего, кроме этого крика. Она даже не была уверена в том, что не кричала сама.

Люди вокруг нее убивали друг друга.

Жестоко. Без устали.

Рубили друг другу руки, подрезали сухожилия ног, перерезали шеи.

Кромсали.

Крики, кровь, боль. Безумие.

Ужас.

Лязгнули доспехи, и кто-то с звериным рыком обрушил на Оденсе меч, она пригнулась, уходя от удара. Острие меча ударилось о камни стены, замедлилось, рассекая их на острые осколки, и продолжило свое движение. Прижимая к себе извивающегося ребенка то одной, то другой рукой, берегиня ползла на четвереньках вдоль каменной кладки.

Меч чиркнул над ее головой еще раз, задев руку и вспоров кожу от плеча до локтя, но берегиня этого даже не заметила. Она попыталась встать на ноги, чтобы бежать, но на ее спину тут же обрушился сильнейший удар мечом плашмя, сбивая с ног. Оденсе упала на девочку всей тяжестью, приминая ее к земле. Следующий удар был уже направлен острием лезвия вниз. Их пронзили мечом насквозь.

Колющий удар в спину матери, пытавшейся спасти своего ребенка.

Это было так обыденно для войны.

Запахом крови был пропитан воздух. Ею наполнялся вместо слюны рот. И смотрела она тоже через кровавую пелену.

Угли пожарища погасли. Рассвет принес с собой синеватый свет. Было тихо, холодно и мертвенно-бледно.

Оденсе ничком лежала у стены, и вокруг нее не было ни одного живого человека.

Она приподняла голову. Шея не могла выдержать ее тяжесть, и голова дрожала, как у младенца. Потом Оденсе поползла. Она очень долго ползла, пытаясь тащить за собой уже остывшее тело ребенка. Очень долго и бессмысленно.